Я махнула рукой:
– На месте разберемся!
На палубу выползла бедолага Лушка, измученная морской болезнью, светло-зеленая, но решительная.
– Берег? Наконец-то! Где там эти крестоносцы? – Она рукава не закатывала, но впечатление было именно такое: сейчас пришвартуемся, и Лушка набьет морды всем противникам Руси сразу или по очереди, это смотря как под руку попадутся.
– Луш, ты хоть на причал сойди сначала.
– А крестоносцев в Висбю, Луша, нет. Морской ледунг собирается в Сигтуне.
Лушка вытаращила на Вятича глаза так, словно тот завез ее в Мухосранск, обещав тур в Париж.
– А чего мы тогда здесь делаем?!
– Найдем судно, которое поплывет в Сигтуну.
– Не проще заплатить этому, чтобы сразу туда и завез?
– Не проще. Наше появление в Сигтуне на новгородской ладье и без повода привлечет ненужное внимание.
Сестрица только фыркнула, что я поняла как сомнение, что внимание может быть ненужным. И вдруг Лушку осенило:
– Насть, а крестоносцы татарский знают?
– Нет, конечно, откуда?
– Тогда я буду ругать их по-татарски, как делала в Козельске.
Я уже поняла, о чем она, я тогда неосторожно ляпнула: «С первым апреля, товарищи! Чтоб вы сдохли!» и про первое апреля сказала, что это пожелание сдохнуть, только по-монгольски. Лушка поверила и запомнила. Немного посоображав, я все же решила, что про первое апреля вряд ли кто поймет, пусть ругается.
Еремей посетовал:
– Пристать бы к мысу Святого Олафа, сходить к купели, да боюсь, тогда на пристань вовремя не успеем, припозднились мы чуть.
Как и следовало ожидать, любопытная Лушка тут же сунула свой нос:
– А что за купель?
– Когда Святой Олаф плыл из Норвегии в Новгород, остановился на Готланде, он всегда здесь останавливался.
– Почему?
– Тут словно перепутье морских дорог. Так вот, когда он тут остановился, то решил крестить и готландцев. Сам ходил по острову и рассказывал гутам…
– Кому?
– Гуты – это жители Готланда. Рассказывал им о христианской вере. А потом они все крестились в маленьком озерке вон там… Его теперь зовут купелью Святого Олафа.
– Это где храм стоит?
– Да, сначала деревянная часовня, говорят, была, а после и каменный храм поставили.
– А чего он в Новгороде делал?
Я не успела остановить Лушку, та все же задала дурацкий для новгородца Еремея вопрос. Тот удивился:
– Не новгородская, что ли?
– Нет.
– А… Олаф Святой русскими князьями воспитан. Сначала его отец, тоже Олаф, а потом и сын. Их Владимир Красно Солнышко и Ярослав Владимирович воспитывали.
Теперь едва не задала дурацкий вопрос я. Вернее, чуть не уточнила: «Мудрый?», но вовремя сообразила, что это прозвище князь Ярослав получил позже. Так же, как князь Александр позже будет Невским. Опасно, однако, слишком много знать. Каково же Вятичу, когда он знает в тысячи раз больше меня?
Лушка уже забыла об Олафах, воспитанниках русских князей, она то и дело тыкала пальцем в прибрежные скалы, а потом и появившиеся вдали купола церквей:
– А это что? А это как называется?
Еремей терпеливо объяснял.
Мне показалось, что мы обходим остров с севера, во всяком случае, правили явно туда.
– А мы что, приставать не будем?
Честно говоря, морская болтанка изрядно надоела и мне тоже, очень хотелось бы почувствовать под ногами не ходившую ходуном палубу небольшой ладьи, а нормальную землю.
Лушка поддержала:
– На травку хочу.
Еремей кивнул:
– Скоро будет. Висбю с другой стороны, обогнем остров и пристанем. А это остров Форе.
