– Манюшка, я твой крестильный крестик принесла, надень его, андел мой, – просила мать. Та, хоть и была комсомолкой, но не стала спорить и, наклонив голову, позволила матери надеть на свою шею серебряный крестик на льняной крученой нитке.
Мария попала в передвижной полевой госпиталь (ППГ) армейского подчинения. Фронт был совсем рядом, примерно в тридцати километрах. С утра до вечера с передовой доносился глухой грохот канонады, шли оборонительные бои. Раненых бойцов беспрерывно подвозили на подводах и грузовиках, многие раненые шли самоходом. Передвижная операционная размещалась под пологом просторной брезентовой палатки, внутри которой стояло несколько столов: операционный, перевязочный и стол, на котором тяжелораненых готовили к операции.
Раненых было столько, что их оперировали днем и ночью, иногда не отходя от операционного стола более суток. На одну медсестру и санитарку приходилось до ста раненых в сутки. Наспех забинтованные, осунувшиеся, обросшие щетиной, они сидели на земле, возле палатки, где шли операции. Прислонясь к стволам деревьев, раненые ожидали врачебного осмотра и перевязок. Тяжелораненые лежали на подстилках из елового лапника. В первую очередь оперировали тяжелораненых. Некоторые из них не могли сдерживать приступы невыносимой боли и начинали кричать. Это были крики отчаяния сжигаемого страданиями тела. Очередного тяжелораненого переносили на хирургический стол. Хирурги извлекали пули, осколки, ампутировали конечности.
Сбылась девичья мечта Марии ассистировать во время операций хирургу. Звали его Леншин Николай Михайлович. Худощавый, лицо с высоким лбом, прорезанным поперечной морщинкой между сдвинутых на переносице бровей, серые глаза с припухшими от бессонницы веками. Он казался Марии снисходительным, строгим и временами даже высокомерным. Но постепенно Мария научилась понимать его по одному только взгляду, когда вся остальная часть лица была закрыта марлевой повязкой во время операции. Она быстро, без дополнительных объяснений выполняла его немногословные распоряжения и команды.
Операционный конвейер работал без остановок. Мария только и слышала: «Скорей! Быстрей!» И опять – «Скорей! Быстрей!». Прооперированного переносили на другой стол – перевязочный.
Медсестры накладывали повязку, и санитары на носилках уносили его в соседнюю палатку, где прооперированные ждали своей отправки в тыл на санитарном самолете.
– Откуда же брались силы тогда? – думала она и отвечала сама себе. – Молодые были, сильные. Ненавидели фашистов. Хотели помочь любимой Родине, верили в Сталина и в победу…
Во время коротких перерывов между операциями хирург и операционные медсестры выходили из палатки на несколько минут подышать свежим воздухом. Мария, щурясь от яркого дневного света, смотрела, как он моет руки, звеня носиком рукомойника, приколоченного к стволу березы. Глядя на его ссутулившуюся спину с завязками на халате, она видела, как устало обвисали в этот момент его плечи. Он подходил к дереву, стоял, привалившись спиной к его стволу, подняв руки и закрыв глаза, то ли дремал, то ли о чем-то думал.
В один из коротких перерывов Мария встала рядом с ним с противоположной стороны дерева, прильнув щекой к его шершавой коре. Она устала так, что в глазах темнело. В какой-то момент она почувствовала, что ничего не видит, ощутила непривычную пустоту в голове, резкую слабость во всем теле, в ушах зазвенело.
