– Может, это судьба, Настя? – тихо спросил он.
– Да пошла она на хрен, эта судьба! – вспылила я. – Мало ей того, что я с пистолетом сплю? Она снова взялась издеваться надо мной?
– А может, пытается вернуть то, что так несправедливо отняла? – спокойно сказал Марк.
«Философ, блин» – подумала я.
– А что сам Богдан? – продолжал «пытать» меня Марк.
– Ничего, папа. Он любит меня, но он ничего не знает обо мне, и я никогда не позволю ему жить со мной, как бы сильно он этого не хотел. Да, он поймет. Да, он примет все, как есть, но я никогда не позволю ему этого, – из глаз моих катились слезы, мне было больно думать о том, что я уже никогда не буду рядом с тем, кого смогла полюбить. – Я не могу этого сделать и про ребенка, он еще ничего не знает.
Марк обнял меня, я склонила голову ему на плечо.
– Настя, но ведь ты тоже любишь его. Я же вижу, как ты изменилась.
– Папа, я прошу тебя, хватит. Не дави на меня мне и так хреново.
Марк крепче обнял меня.
– Не торопись, Настя. Я прошу тебя, не вычеркивай их из своей жизни. Ты ведь любишь их, Настя?
– Очень люблю, папа, но я не впущу их в свою жизнь, пока не найду этого урода, я просто боюсь…
– Ты справишься, Настя. Обязательно. Ты сильная девочка. Не прогоняй свое счастье от себя. Не позволяй страху сломать тебя. Это очень сложно, но ты должна побороть его. Этот урод, может, и не объявится больше никогда…
– Этот урод… – я замолчала, кленя себя за глупость.
– Что, Настя?
– Ничего, папа.
– Не торопись, Настя, – Марк поцеловал меня в висок, печально посмотрел на меня и вышел из кабинета.
Марк не стал давить на Настю, решив поговорить, когда она успокоится.
Оставалось позвонить Глебу. Я решила не откладывать и закончить обсуждение своей личной жизни с близкими сегодня. Успокоившись после разговора с Марком, я набрала номер Глеба и приготовилась к еще одной «атаке» и наставлениям.
– Алло, привет Глеб.
– Привет, Настя! – обрадовался он.
– Как дела на стройке? Как сам? – спросила я.
– На стройке все хорошо, закончим еще до срока. Сам тоже ничего. Ты как?
– Да я тоже нормально, без тебя, блин, тоскливо, а так пойдет.
– Ну, так давай к нам, – Глеб, как всегда, веселился.
– Дел много, Глеб, ты же знаешь. Как дела у Степашки? – спросила я.
– Хреновые у Степашки дела, папка у него хандрит. Настя, ему реально тяжело, ты б, позвонила ему.
– Зачем, Глеб? Для чего? Чтобы напомнить ему о том, что ничего у нас больше не будет?
– Будет или нет, зависит лишь от тебя.
– Не начинай, Глеб. Знаешь, блин, мне тоже нелегко… – я немного помолчала. – Глеб… У меня будет малыш, – тихо сказала я.
– Да ну! Ни фига себе! – заорал в трубку Глеб. – И ты не будешь ему звонить?!
– Не буду, Глеб, и ты ему не скажешь, – твердо сказала я.
– Это жестоко, Настя, – серьезно сказал Глеб.
– Я знаю, Глеб, но не сейчас, когда-нибудь потом…
– Он любит тебя, Настя, надеется и очень тебя ждет.
– Я знаю… Хреновая из меня любовница вышла, Глеб, – с тоской сказала я, к горлу снова подкатил комок.
Глеб слышал боль и горечь в голосе Насти, она не могла оставаться «железной», когда говорила о Богдане, хоть и очень старалась. Глеб был поражен.
– Настя, ты тоже любишь его? – спросил он.
– Я… Я очень люблю его, Глеб… но я смогу это пережить, что будет с ним? Зачем я так поступила с ним? Я ведь знала, что брошу его и уеду. Я ведь видела, как все еще мается Платон, а ведь с ним у нас ничего не было… – из глаз моих снова покатились слезы. – Я ненавижу себя, Глеб… Я прошу тебя, поговори с ним. Скажи ему, что я никогда не вернусь к нему, что я подлая, мерзкая дрянь, поиграла с ним и бросила его… Я сама не смогу. Пожалуйста, Глеб, я не хочу, чтобы он напрасно ждал меня и того, чего никогда уже не будет.
