– Почему Вы были в отчаянии? Вы знакомы с пациентом?
– Да. Пациентка очень близкий и дорогой мне человек.
– И все таки, Никита Юрьевич, не только отчаяние толкнуло Вас на эту операцию, Вы были к этому готовы иначе, Вы бы побоялись добить пациента.
– В тот момент, я понимал, что она обречена. Я делал все, что только мог сделать. Тогда я думал лишь о том, как спасти ее, использовал любые возможности. Настя все еще жива, еще и потому, что у нее очень сильный организм и непомерная воля к жизни.
– Мы еще вернемся к этому разговору, – сказал один из профессоров, понимая, что Никите сейчас не до них и он не может в полной мере погрузиться в анализ произведенной им операции.
– Да, конечно. Извините.
– Работайте, Никита Юрьевич, а мы понаблюдаем.
– Спасибо.
Через пару часов Никита снова пошел навестить Федора.
– Уйди! – снова услышал он, открыв дверь палаты.
Никита остался стоять у двери, оставив ее открытой.
– Дядюшка Федор!
В палату вошла Камилла. Федор попытался присесть, ему было очень сложно это сделать. Никита молча подошел и помог ему. Федор смотрел на Камиллу и не верил в то, что это она, он посмотрел на Никиту.
– Камилла была залита твоей кровью, молчала потому, что очень испугалась. Когда ты пришел, она спала, под действием успокоительных препаратов.
Камилла подошла к Федору, он крепко прижал ее к своей израненной груди. Никита вышел из палаты.
– Как же ты напугала меня, Миллочка. Господи, как же я рад тебя видеть, – Федор не плакал, лишь потому, что не умел этого делать.
– Я тоже напугалась. Очень. Ты спас меня, дядюшка. Ты мой герой, – Милла обнимала Федора за шею и тихонько плакала. – Я очень испугалась за тебя.
– Привет, – в палату вошел Богдан.
Камилла выпустила Федора из объятий, присела рядом, вытерев слезы.
– Привет, – ответил Федор. – Виноват, – добавил он.
– Это ты о чем?
– О субординации, – ответил Федор, как бы там ни было, Камилла дочь его начальника.
– Поправляйся, дядюшка Федор. Пока вы поговорите, я к дядюшке Нику схожу, – сказала Камилла и еще раз обняла Федора.
– Спасибо, Миллочка, – ответил Федор.
Камилла вышла, Федор заставил себя, посмотреть Богдану в глаза.
– Ты чего? – спросил Богдан, видя его потерянное состояние.
– Я всегда жил по уставу, четко и отлаженно выполнял свои обязанности, теперь… – Федор замолчал.
– Я, конечно, не видел, но я уверен, что и в тот момент ты все сделал правильно. Или нет? ТЫ, промухал? – Богдан серьезно смотрел в глаза Федора.
– Нет. Не промухал.
– Тогда, что?
– Очень дерьмово и очень тяжело. Слава Богу, с Камиллой все хорошо.
– Знаешь, почему тяжело? По уставу военный не испытывает теплых чувств ни к начальству, ни к подопечным. Поэтому, в подобных ситуациях, бывает тяжело, но не больно. Я уверен, что ты сделал все, для того, чтобы Камилла осталась жива. Не только по уставу, а потому что она очень дорога тебе. Субординация, это хорошо, но ты зря сейчас подумал о том, что я не пойму тебя. Все мы живые люди, как бы мы не жили, и ни что человеческое нам не чуждо. Не гоняй на эту тему, Федор. Ты спас мне дочь, в том, что произошло, нет твоей вины. Я правильно понял, твое дерьмовое состояние?
– Все равно дерьмово.
– Ситуация у нас у всех дерьмовая. Сам как?
– Неделю. Максимум.
– Уверен?
– Уверен. Как Настя?
– Пока без изменений. Поправляй здоровье, Федор. У нас много дел, – сказал Богдан и вышел из палаты.
Тянулись дни тяжелого ожидания. Бойцы Федора ни на минуту не выпускали ни одного из братвы из под прицела, те вели себя тихо. Боялись? Вряд ли. Выжидали? Возможно.
