Провидение и катастрофа в европейском романе. Мандзони и Достоевский - страница 16

Среди вершинных воплощений идеала исихазма в русской культуре С.С. Хоружий называет ««Троицу» Рублева, «Капитанскую дочка» Пушкина и «Братьев Карамазовых» Достоевского[54]. Прежде чем перейти к центральной теме нашего исследования и обратиться непосредственно к истории смыслов и тексту этого романа, попытаемся обозначить круг индивидуальных обстоятельств и фон духовной картины эпохи, которые являлись определяющими для религиозных воззрений Ф.М. Достоевского. Безусловно, данный вопрос неоднократно становился предметом отдельных научных работ[55], поэтому здесь он будет затронут в тезисной форме.

Ф.М. Достоевский получил православное воспитание, поэтому, говоря в подлинном смысле слова об истоках его веры, мы прежде всего подразумеваем тот традиционный уклад жизни, присущий русским семьям в XIX веке. «Я происходил из семейства русского и благочестивого <…> Мы в семействе нашем знали Евангелие чуть не с первого детства» (21, 134)[56], – отмечал Достоевский в «Дневнике писателя» за 1873 г. Начала духовной жизни открывались ему в трепетной и глубокой материнской вере, через чтение житийной литературы и Священного Писания, в семейных паломничествах в Троице-Сергиеву лавру и посещение московских храмов. Одним из важнейших источников будущих размышлений о новом христианском искусстве Л.П. Гроссман называет знакомство Достоевского с древнерусской иконописью[57]. Возможно, через иконописный образ складывался и первоначальный образа Христа, столь значимый для раскрытия религиозного мировосприятия автора.

Решающее влияние на это восприятие позже оказали идеи утопического «новохристианства», социального гуманизма, каторжный опыт писателя, даровавший соприкосновение с горячей народной верой, и внутренняя духовная эволюция Достоевского, придавшая авторскому идеализму свободу от догматизма[58].

Первые встречи с Библией произошли еще в детстве по переводной книге Иоганна Гибнера «Сто четыре священные истории Ветхого и Нового Завета». Нет точных свидетельств, о том, на каком языке было Евангелие, которое Достоевский читал, уже будучи воспитанником Главного инженерного училища, но предполагается, что то был церковнославянский[59]. Поскольку, по словам самого Достоевского, Библия была единственной книгой, позволенной в остроге (21, 12), именно в те нелегкие годы писатель впервые читает Новый Завет в русском переводе (издание Российского Библейского общества. СПб., 1823). Хотя в последние годы жизни Достоевский явно благоволил к церковнославянскому переводу, от также ясно осознавал, что распространение Библии в русскоязычном варианте, начавшееся в Российской империи с 1876 г., позволяло донести Слово Божье до широкого круга читателей на их родном языке.

Герои романов Достоевского так же читают или цитируют Библию в русском переводе[60]. Исключение составляют лишь некоторые персонажи, порой невежественные, плохо знающие Евангелие и наименее близкие автору (отец Паисий и Ф.П. Карамазов в «Братьях Карамазовых», Федька каторжный в «Бесех», каторжник Скуратов в «Записках из Мертвого дома»). Н.В. Балашов высказал такое предположение, подкрепленное цитатами из записей Достоевского: