«Не самым глупым, скажем так».
«Ты три года не появлялся, и никто, между прочим, по тебе не скучал. И вот ты сваливаешься, как снег на голову, располагаешься со всеми удобствами и считаешь, что все должны плясать под твою дудку».
«Я так считаю?» – удивился Герман.
«А то нет! Уже и девок начал в гарем набирать».
На них оглядывались. Судя по всему, позиция Фаины не вызывала у окружающих особой симпатии, но они предпочитали держаться в стороне.
«Осторожнее, Фаина», – негромко предупредил Герман.
Та приосанилась: «Это что, угроза?»
«Моя бабка говорила, – ни с того ни с сего брякнула Даша, – что все зеленоглазые люди – ведьмы или колдуны».
Фаина вздрогнула. Пальцы ее с такой силой сжали край столешницы, что побелели костяшки.
Не спуская с нее глаз, Герман холодно улыбнулся.
«Что за… бред?» – запинаясь, спросила она, переводя взгляд с него на Дашу и обратно.
Оставив на столе чашку с недопитым кофе, Герман встал и, продолжая смотреть ей в лицо, спокойно ответил: «Конечно, бред, Фаина. Но девок из моего гарема ты все же не обижай».
После чего обошел ее справа налево, против хода солнца, как Верцингеторикс обошел Цезаря при капитуляции после поражения в Алезии.
«Я же говорила, что все зеленоглазые люди…» – прошептала Даша и прижала руки ко рту.
Чуть позже, спускаясь с крыльца, Фаина подвернула ногу, так что пришлось наложить тугую повязку, а во второй половине дня в гладилке обожгла руку утюгом.
И теперь, сложив все это воедино, Лера задала главный вопрос:
– Что ты сделал?
Герман заморгал глазами.
Она погрозила ему пальцем.
– Не прикидывайся.
– Ладно. – Немного помолчав, он произнес с глубоким вздохом: – Фаина суеверна.
– Откуда ты знаешь?
– Все знают, Лера.
– Таким образом…
– Она все сделала сама.
– Надеюсь, ее внушаемость не станет причиной более серьезных травм, – мрачно произнесла Лера.
Это Герман оставил без комментариев.
Лера подняла бокал.
– За тебя, красивый. Кстати, бедная Даша вообразила, что влюблена в тебя, и теперь проливает горькие слезы из-за твоей дружбы с Лесей.
– Этого нам только не хватало! – ужаснулся Герман. – Лера, я здесь ни при чем, клянусь. Ну, прогони меня. Или посади на цепь, как Аркадий грозился посадить Леонида.
– Держать тебя на цепи и кормить из рук, – произнесла она задумчиво. – Это же мечта каждой женщины. – И рассмеялась. – Ладно, проваливай. Я хочу провести этот вечер с единственным здесь нормальным человеком – со своей сестрой.
После его ухода еще минут пять обе сидели молча, неторопливо потягивая вино. Когда бутылка опустела, Лера сходила на кухню и принесла на подносе две кружки с дымящимся чаем, печенье и мед. И картонную папку для бумаг под мышкой.
– А это что такое? – полюбопытствовала Нора.
– Держи. – Папка шлепнулась перед ней на стол. – Посмотри и скажи что думаешь.
Разумеется, это были рисунки. Перебирая их, в немом восторге отслеживая путь грифеля по бумаге, Нора на время выпала из реальности. Очнулась, перевела дыхание. Качнула головой, точно не веря своим глазам.
– Такая графика… с ума сойти.
– Он профессионал, – пояснила Лера. – У него есть специальное образование. Помимо таланта.
Теперь они обе смотрели на лежащий сверху рисунок.
Доктор Шадрин. Выдвинутая челюсть свидетельствует о твердой решимости следовать прямиком к цели. Вперед и только вперед, невзирая ни на какие препятствия. Человек-локомотив. Карандашный штрих мастерски заострил скулы на хмуром лице Аркадия, обозначил ямочку на подбородке… Но самое примечательное во всей композиции – это, конечно, длинный крученый кнут, кольцами опадающий к его ногам. Изгиб лоснящейся черной петли так нестерпимо правдоподобен, что хочется крикнуть «не надо!» При всем понимании бессмысленности этой мольбы. Нет, Аркадий не из тех, кого можно уговорить или разжалобить. Что заставило художника вложить в его руки кнут? Символом чего является кнут в данном случае?
