– Как-нибудь справлюсь.
– Вместо того чтобы разобраться и успокоить своих соседей, вы скрываете от них правду и элементарно прячете голову в песок!
– От того, что я начну потакать чьим-то фантазиям и комментировать разные домыслы, никому спокойней не станет! А чтобы скрывать от кого-то правду, до нее сначала следует докопаться.
– Но вы, как я погляжу, даже не пытаетесь.
– Если хотите, можете настрочить на меня жалобу и вручить ее вышестоящему начальству.
– Да нет, зачем? Я что-нибудь другое придумаю, – Евгений хитро прищурился. – «Полиция покрывает Верховецких живодеров!» – как звучит? По-моему, неплохо.
Участковый посмотрел на него так, что стало очевидно – теперь он бы утопил надоедливого журналюгу при первой же возможности и с большим удовольствием.
– Клевета – дело подсудное, – заметил он осторожно.
– Наше издание имеет богатый опыт судебных баталий, но, признаюсь честно, подобная перспектива не радует меня точно так же, как и вас.
– Чего вы добиваетесь? – спросил лейтенант, наконец.
– Я хочу понять, что именно произошло здесь два дня назад.
– Я не знаю.
– А как насчет того, чтобы провести соответствующее расследование, опросить людей, собрать улики. Вы хоть что-нибудь из этого предприняли?
– Опросить людей, говорите? – переспросил полицейский и покрутил головой, будто разминая затекшую шею. – А вы знаете, какой вчера был день?
– Вчера? Суббота, насколько мне известно, – ответил Евгений, недоумевая, куда тот клонит.
– Вы в курсе, как наши сограждане, выезжающие на выходные за город, проводят обычно субботние вечера?
– Примерно представляю.
– Пьянки, песни, шашлыки, хождение по соседям за добавкой, пара-тройка обязательных потасовок с последующим братанием и все такое прочее до самого утра, так?
Евгений кивнул.
– А знаете, что творилось здесь прошлой ночью? – участковый обвел рукой поселок.
– Что?
– Тишина. Мертвая.
– ???
– Никто не шатался по улице, не пел песен, не переругивался с соседями. Все сидели по домам и квасили молча. Люди были так напуганы, что, даже напившись до полного непотребства, ни один человек так и не осмелился выйти на улицу.
– Вам бы только радоваться, – съехидничал Евгений.
– И я бы радовался, будь такой результат следствием моих усилий по повышению сознательности наших сограждан, но ведь это не так. Они, наоборот, ждут от меня разъяснений, ждут, чтобы я их успокоил. Несколько семей вообще, как только узнали о том, что тут стряслось, сгребли детей в охапку и укатили назад, в свою Москву или Тверь, – лейтенант с укором посмотрел на журналиста, – а вы предлагаете мне пройтись по дворам, порасспрашивать…
– Разве расследование всех обстоятельств совершенного преступления не является вашей прямой обязанностью?
– Моя задача – следить за тем, чтобы жизнь в Верховцах текла спокойно и размеренно, как равнинная река. Без бурных стремнин, порогов и перекатов. А если кто-нибудь и бросит в нее камень, то поднятые им волны должны как можно скорее улечься, чтобы жизнь вернулась в привычное русло. Если, конечно, никто не будет ее специально баламутить.
– И истина вас совершенно не интересует?
– А я, положа руку на сердце, вовсе не уверен, что хочу ее знать, – лейтенант зашарил по карманам в поисках пачки сигарет, но вспомнил, что оставил ее в кабинете и только крякнул с досады, – мне так спокойнее.
– И вам даже не любопытно?
– Не-а.
– Вы и дальше будете утверждать, что дельце провернул сам сторож?
