— А где ты проснулась?
— Правильно, Рябова, — обрадовалась она. — Где проснулась, там и ночевала. Логика!
Аринка поспешно унеслась. Катя Тартышева, похожая на томную ворону, посмотрела ей вслед, неодобрительно поджав губы.
— С кем только не приходится иметь дела, — удрученно провозгласила она. — Правду говорят, что общага — это школа жизни.
С этим словами она снова склонилась над своими бумажками. Длинные черные волосы упали на тощее вытянутое лицо.
— Сунь-вынь-быстрее-сильнее… ах, чтоб вас! Какая гадость!
— Что ты делаешь? — удивилась Маша.
— Пишу творческую работу для Циркуля, чтобы он подавился, — раздраженно ответила Катя. Она училась на четвертом курсе и специализировалась на лингвистике.
— Чем тебе Циркуль не угодил?
Маше, в общем, было не особо интересно, как там к Сергею Сергеевичу Дымову относятся его студенты, но чай еще не закончился и надо было поддержать разговор.
— Он полный профан, — объявила Катя Тартышева торжественно. — Ничего не понимает. Я ему написала такое потрясающее эссе в стиле декаданса…
— В каком-каком стиле?
— В таком. Мои уста кольцу проложат путь, обеты прорастут сквозь лоно…
Маша едва не ткнулась носом в чашку, чтобы скрыть потрясенный смешок. Бедный Дымов!
— В прежние века умели ценить изящный стиль, но Циркуль сказал, что это вульгарно… Вульгарно! Вот пусть теперь получает «сунь-вынь» в качестве наговора для повышения потенции. Наверняка у него проблемы по этой части!
— У кого проблемы? — вместе с Аринкой, триумфально сжимающей в руках драгоценный тубус, появилась красотка Дина Лерина, которая, по слухам, успела оценить бо́льшую часть мальчиков-студентов. Маша в это не верила, конечно — чисто из математических соображений. По ее расчетам, выходило бы примерно по пять с половиной парней в сутки, что физически не представлялось возможным.
— У Циркуля, — пояснила Катя Тартышева.
— И ничего удивительного, — охотно согласилась Дина, — если наша ректорша и в койке командует. Раздевайтесь, Сергей Сергеевич, сейчас мы проверим ваши учебные планы… — и она захихикала.
И вот не надоедает им нести всякую чушь.
***
В этот день у Зиночки, их завхоза, кажется, было лирическое настроение. Вывалившись из общаги, Маша чуть не задохнулась от удушающего запаха полевых цветов: небольшой парк, ведущий к учебным корпусам, был усыпан фиолетовыми и белыми фиалками. Вчера здесь царила зима с пушистыми сугробами, а сегодня Маша из-за растрепанных чувств забыла поглядеть в окно. И вот теперь стояла в шубе и теплых сапогах посреди лета.
— Еще не привыкла к причудам нашей Зины? — вдруг услышала она.
Два парня — мрачный и улыбчивый — топтались у нижних ступенек общаги и неуверенно глазели на нее.
Маша мрачно стянула шубу.
— Ты Рябова, да? — спросил тот, что выглядел дружелюбнее.
— Может быть, — насупилась Маша, не ожидая ничего хорошего. Она была не из тех девушек, на которых оборачивались или с которыми знакомились ни с того ни с сего.
— А… Ну, я Власов, а это Плугов, нас Циркуль к тебе прислал. Фотку твою из личного дела показывал.
Власов! Плугов! Чокнутые менталисты, выпустившие погулять чужие мечты!
— Ах вы… — паразиты? благодетели? люди, которые предупредили ее об опасности или опозорили на веки вечные? — Приятно познакомиться, — Маша остановилась на вежливом варианте.
До первой пары оставалось еще около двадцати минут.
— Ей приятно, Плугов, — развеселился дружелюбный и тряхнул длинными волнистыми волосами, которыми явно гордился. Его спутник промолчал. — Циркуль сказал, у тебя могут быть вопросы.
