Поначалу я была совершенно уверена, что купила лавку старьевщика – уж больно много здесь было старых, потертых, сломанных вещей, которых не всякая хозяйка позволит даже внести в дом. А узнать было не у кого – старый хозяин лавки умер (лавку-то потому и продали), а его благополучные отпрыски, с видимым разочарованием пришедшие взглянуть на убогое наследство, отдали нажитое дедом «добро» чуть ли не задаром, не задавая излишних вопросов и не зная, что отвечать на заданные. Разбираться пришлось самой. Проще всего было бы просто выкинуть это старье на свалку или продать старьевщикам – ничего из того, что стояло на полках, лежало в ящиках на полу и в больших плетенных коробах, по всеобщему мнению, особой ценности не имело. Много позже, освобождая от хлама забитую доверху кладовую и задний двор, я порадовалась, что не выкинула все это сразу же, как и предлагал стряпчий, распоряжавшийся имуществом умершего владельца лавки. Среди вещей старого хозяина я нашла много интересного и забавного, большей частью разбитого и мне непонятного. Но очень интриговавшего меня. Что означал, к примеру, резной кости ажурный куб, внутри которого болтались куски такого же вида шара? Или обломок деревяшки, не то полозок санок, не то кусок трости, поверхность которого была гладкой и холодной, как полированный камень, а знаки, вырезанные в желобке, идущем вдоль палки, никто прочесть не сумел. Или громоздкое каменное кольцо, перекрученное изнутри резьбой так, что ни один человеческий палец его не удержит. Или… О, там много чего было. После долгих поисков, отмывания и чистки среди бесспорно непонятной ерунды нашлись изящные костяные статуэтки, искусной резьбы гребни и гребешки, ожерелья, сплетенные из тонких нитей странного металла, каменные подвески… Украшения не были ни модными, ни дорогими: кое-где кость была сломана, а камень – треснувшим, металл оставался довольно тусклым, сколько бы я ни чистила его, однако в этих вещах было нечто не менее ценное для меня – история. Даже прикосновение к некоторым из них будило во мне необъяснимое волнение, словно я ощущала отзвуки давно забытых событий, с которыми эти вещи неразрывно связаны. Кто носил эту странную подвеску с оправленным в серебряную сеть куском горного хрусталя – будто чье-то ледяное сердце в клетке? Чьи волосы держались длинными когтями крылатой костяной змеи с хитрыми глазками из крохотных рубинов? Какую руку опоясывал этот тяжелый – и, следует признать, очень неудобный – браслет из скованных попарно металлических ромбов? Украшения были старинными, странными и притягивающими мое внимание словно магнитом. В конце концов я выложила некоторые из них на витрину, прекрасно понимая, что рядом с моими украшениями – изящными цветками из шелка, бархата и золотой вышивки, ожерельями из плетеного бисера и бусин, вышитыми серебром поясами, – они смотрятся золотыми дукатами рядом с дешевой медью, пусть истертыми тысячами пальцев, пусть истонченными сотнями лет, но остающимися золотыми, несмотря ни на что. Да, именно все эти вещи и дали название моей лавке «Занятная безделица» – название не Бог весть какое мудреное, зато легко узнаваемое среди прочих.
О прежнем хозяине моей лавки я знала не многое. Его не слишком-то любили на Песчаной улице, скорее просто терпели за древностью лет. Да и потомки тоже не жаловали, как мне было известно. Увы, кончиной старика не многие опечалились, а некоторых она даже порадовала и уж точно некоторым позволила вздохнуть с облегчением. В общем, горевали о нем недолго. И для меня он вроде был никем. Но все-таки я не могла бы сказать, что для меня он ничего не значил. В каждой досочке старых стен и полов, в каждой вещичке, то ли выставленной на продажу, то ли выброшенной за ненадобностью, я ощущала присутствие старого хозяина. Человек он был странный, мало заботившийся о соблюдении внешних приличий и порядка, наверняка нелюдимый и не слишком вежливый, но без сомнений неординарный.
