Перебрав несколько верхних тетрадок для проформы, Люша запихнула их назад. Все! Финита! Голова больше не воспринимала информацию, внимание не концентрировалось. Вдруг в сыщице шевельнулось странное чувство тревоги. Что-то она определенно недоглядела в шкафу. Вернее, увидела, отметила, но не придала значения. «Переработала…» – вынесла вердикт Шатова. Но чувство «невыключенного утюга», недоделки не оставляло и позже, когда она прощалась с Владом, отдавала ключи соседке Галине Карзановой и говорила с ней.
– Галина Вадимовна, а сами-то что вы думаете по поводу трагедии? – спросила Люша женщину, морщившуюся от слез.
– Не знаю, не знаю, что и думать. Видно, Вика не выдержала того напряжения, которое навалилось на нее в последние годы. Такая трагедия с дочерью, невероятно сложная работа. Они там как пауки в банке на этом телевидении, – зашептала заговорщически Галина Вадимовна.
– С сильными людьми так бывает: не гнутся, как осинки, а стоят дубами и… ломаются. – Женщина закрыла лицо рукой.
– Вы любили Викторию? – сочувственно спросила Люша.
– Прекрасным она человеком была. Прекрасным! – И Карзанова, расплакавшись, скрылась в квартире, хлопнув дверью.
Влад решил встретиться после обыска со свидетельницей самоубийства Натальей Юрасовой, координаты которой не без труда выклянчил по телефону у раздраженного следователя Епифанова. Рандеву «для галочки». По телефону Юрасова говорила резко, даже грубо: «Отстаньте. Я все рассказала. Не видела НИЧЕГО и НИКОГО». Влад все же уломал гневную женщину «прогуляться перед сном». К вечеру потеплело. Под ногами шамкал раскисший ледок, темное небо набрякло, опустилось и будто давило вязкой влагой.
Юрасова вышла из подъезда с собакой – крохотным рыжим шпицем, который накинулся на Загорайло с визгливым лаем.
– Патрик, прекрати! – дернула собаку хозяйка. – Он, как видно, тоже не любит милицию, – брезгливо поморщилась Наталья.
Владу она понравилась с первого взгляда: исполненная достоинства, сверкающая из-под очков черными глазищами, ненакрашенная, хрупкая.
– А за что вы не любите полицию, уважаемая Наталья Семеновна? – учтиво поинтересовался сыщик.
– Давайте без расшаркиваний, господин Загойло.
– Моя фамилия Загорайло. – Влад показал Наталье раскрытую «корочку».
– Простите. – В свете фонаря близорукая Юрасова ничего не разглядела, но этот высоченный мент, смахивающий на лощеного представителя золотой молодежи, которую Юрасова любила еще меньше, чем стражей правопорядка, отчего-то перестал внушать ей прежнее, «телефонное» раздражение.
– Меня интересует единственное: не выходил ли кто-то, привлекший ваше внимание, из подъезда погибшей Михайловой сразу после ее падения.
– Да разве я могу это помнить?! – Девушка остановилась, гневно подняв руку. – Вы представляете, что я тогда испытала? И куда смотрела?!
– Да-да, конечно, я и не надеялся… Но вдруг все же? – Влад достал из кармана вязаную шапку канареечного цвета, напялил ее, заиграв длинными завязками. Наталья бросила взгляд на немыслимый младенческий помпон и с трудом сдержала смешок.
Патрик затеял возню со знакомой боксершей, и Влад засмеялся:
– У нас тоже боксерша дома. Грэта обзывается. В паре со шпицем порода, оказывается, выглядит особенно устрашающе.
Миновав в молчании еще один дом, оба поняли, что тем для разговоров не придумать, и повернули обратно.
– Я провожу вас, Наталья.
– Не беспокойтесь, рано еще, и я под защитой. – Юрасова сверкнула улыбкой, указывая на Патрика, который уже принимал Влада за доброго знакомого и задорно скалился и хозяйке, и этому новичку. Прощаясь, Наташа вдруг помрачнела и печально закачала головой:
