Прыжок Волчицы - страница 11

И явил тогда Дайчин-Тэнгри своё знамение. На Тамане случилось это. Один из гуннских дозоров, состоящий из юных егетов, добывая пропитание охотой прошёл далеко по полуострову, смотрящему на Таврию через море, бывшее в том месте узким. Пролив этот считался непреодолимым для войска, не имеющего кораблей.

И стояла на самом краю земли олениха. И вид её манил изголодавшихся охотников, которыми и был дозорный отряд. Бежать ей было некуда: с трёх сторон окружала олениху морская вода, а с четвёртой двигались к ней всадники, не достававшие луков и стрел, уверенные, что животное никуда не денется.

И случилось то, во что гуннские всадники не поверили бы, если бы не увидели того своими глазами. Вошло чудесное животное в воду солёную, и направилось прямо на алеющий закат, что опалял еле различимый, скорее угадываемый, чем видимый, берег далёкой Таврии. Уверенно двигалась олениха, не торопясь, с достоинством; оглядывалась иногда, и казалось уставшим егетам, что манит она за собою, зовёт войти в воду. Удаляющаяся фигура направлялась прямо в центр солнечного диска, красного, огромных размеров. Кровавая заря – знак Дайчин-Тэнгри, и поняли гунны, что это он указывает им путь через само море. И был то путь к победе, ведший к сердцу готского королевства, войска которого не были готовы к появлению врага со столь неожиданного направления. Закат тот алый, принявший священную теперь олениху, предрёк кровавый закат готского владычества и их короля Германариха. То был столетний старец, а отряд гуннов, которым открыт был путь – молодые егеты, удалые и неудержимые…

Так было… и возвысился Баламир-хан. Загремела по четырём углам света слава гуннской доблести…

Начинался новый день, и солнце поднималось над Узёй, не принося уже с собой зноя. Осень начиналась в стране агасиров. Поля были убраны. Стада и табуны приумножились, окрепли в это благодатное лето, обеспечивая достаток привольный, обещающий зиму не тягостную. Обильные благодарственные жертвы были принесены Тэнгри, а также Ер-Су благосклонной и Умай милостивой. Не забыты были и умершие, к которым присоединилось, за последние годы, слишком много отважных воинов: изнурительны были западные войны.

Теперь же закончились битвы доблестные, оставив память о себе, гордую в сказаниях и песнях победных, и тоску о славных походах в сердцах батыров удалых, приведших в трепет множество народов. Вернулась и гуннская орда обратно, сюда, в Адель-Куз благословенный, добытый когда-то Баламир-ханом, героем, первым из всех, и его батырами неустрашимыми на конях быстроногих. И предстояли теперь, казалось ханам агасиров и гуннов, мирные годы. Хотя Дингиз-каган и совершал ещё походы в Паннонию. Но то было данью сыновнему долгу и верности илю, чтимым им превыше всего: ведь там остались отдельные аймаки и разрозненные малые орды иля гуннского. Отцу его, небоподобному Адель-кагану, служили они верно, за честь, не за награду, и сын не мог оставить их на расправу германцам – законы степные не допускали такого…

Лето закончилось. Под небом синим, по траве зелёной сил набрались табуны лошадей, и стали готовы к походу осеннему. Дингиз-каган объявил сбор войска. Прибыли уже первые отряды. Многолюдным становился головной стан каганата, расположенный на правобережье Узи. Издревле жили люди в этом поселении, и второй раз уже становилось оно Великим станом державы гуннской; в первый раз сделал его верховным городом иля ещё Баламир-хан легендарный. Илькала… – это было поселение, огороженное деревянной стеной со всех сторон, кроме той, что выходила к берегу реки. Множество деревянных строений разных форм и размеров было здесь, а также множество шатров.