Очнулся на сцене в луже крови. Не знаю кому она принадлежит, мне или обезглавленному телу, которое лежит рядом.
Запах пороха расплывается на языке, а в щелях между досок сверкают крысиные глаза.
Внезапно в лоб мне прилетел огрызок от яблока, это раздалось режущим эхом внутри головы.
Шут тычет в меня палкой.
Я взвыл от боли, пронизывающей всё тело, чувствую, как заплыло лицо, мои рёбра отбиты.
Карлик, угрюмо звеня бубенцами, ушёл.
Нужно двигаться, хотя бы ползком. Но куда?
Лучше всего в тень.
Палящий солнечный свет, терзал мою кожу, стекая по свежим следам от кнута каплями соляного пота.
Рвота подкатывала к горлу…
И вновь этот грустный звон бубенцов, лишает меня возможности скрыться, скрипя башмачками по половицам…
Потешник окатил меня холодной водой из ржавого ведра, улыбаясь от зрелища.
Ему нравилось, как я поднимаюсь и падаю, разбивая колени. Пока я искал помощи от висевшей рядом кулисы, моему взгляду удалось зацепиться за тусклый просвет от приоткрытой двери в конце чёрного коридора.
Мне больше некуда идти. Зашатался в направлении этого сияния, но упал, отворив собой дверь.
Заплаканная дама, сидевшая у зеркала, вскрикнула, завидев меня. Она дотащила меня на лавку, кинув подушку из сена под шею. А после, щёлкая ножницами, беспощадно высвобождала моё израненное тело от остатков уже ни к чему не пригодной одежды.
Меня накрывала своим одеялом чарующе тёплым воистину чёрным, мгла безмолвной души, созидающей леди, задувающей свечи.
– Живи и гори.
Рассеется пеплом.
Согреет теплом,
Человеческим светом.
Живи и гори,
Развеется сожженье.
Воспылая иди сквозь ночь по рассвету.
С перебинтованным телом я встретил свой новый день. Тем временем, девушка ходила в чёрном платье и белой фате, читая сказ мертвецу, смотрящему на неё из картины в малой коморке.
На косом столе пылают свечи. Около зеркала стоял шкаф без дверей, наполненный чудаковатыми яркими платьями. Рядом с лавкой цвели тюльпаны в узорчатой вазе. Красота в подобных мелочах пронизывала собой всю эту комнатку сквозь бедность.
Оторвав своё тело, я не чувствовал боли, по-своему было даже легко. Хм, интересно, у всех, кто был возвращён с того света появлялись подобные ощущения?
Рядом со мной на стуле лежала одежда ныне покойного, но, похоже, в моём положении выбирать не приходится. Стараясь не тревожить свою спасительницу, я скрылся за дверь и продолжил свой путь вглубь тёмного коридора.
Между двух балок был привязан суфлёр. Его окружала труппа и люди в балахонах, вооруженных дубьём. Рослый мужчина в шкуре медведя искусно истязал привязанную тушу кнутом, оттягивая его мучительную смерть. Классика – ничто не держит порядок так, как показательные казни. Очередной удар опоясал шею суфлера, перебив ему горло. Вопль от боли в один миг сменились тишиной. Палач с красным лицом развернулся к балагану и громко объявил, жестикулируя руками.
