– Это задний двор, ночью здесь очень тихо, и всегда дует прохладный ветер. Возьмешь с собой мятный чай и будешь наблюдать за огнями центральных улиц. – Доброта, звучащая в его голосе, заполняет постепенно мое сердце, заставляя его медленно таять.
– В стране вечного солнца, музыкальных людей, шумных детей, ароматного кофе и свежих сочных фруктов, – спокойно говорю я, наблюдая, как в доме напротив, на балконе сидит пожилая женщина, а рядом с ней ребенок, энергично размахивающий руками. – Я так хотела посмотреть эту страну, ощутить, насколько здесь все замечательно, когда были живы родители. После всех рассказов мне не терпелось погрузиться как можно скорее в эту атмосферу. А теперь, оставшись без них, я не знаю, как сбежать от всего и в тоже самое время оставить в памяти о них хоть что-то. Почему так?
– Надо спокойно отпускать своих родственников к Богу. Нам с детства объясняют, что именно надо ценить при жизни. Ты придешь к этому, корасон. Дай немного времени. – Он протягивает мне конфетку, вытащив ее из круглой стеклянной вазочки, стоящей на столике.
Я раскрываю шелестящую обертку и отправляю конфету в рот, у меня неожиданно появляются слезы из глаз от остроты, попытавшись выплюнуть ее раньше, чем она обожжет мой рот, я нечаянно раскусываю середину. С удовольствием пробую странный и очень непривычный вкус, от которого невозможно остановиться смаковать. Вытираю выступившие из глаз слезы и широко улыбаюсь от новых ощущений.
– Конфетки чили. С ума сойти! – восклицаю я. – Чувствую, Мексика меня еще удивит.
– Не сомневайся. – Мужчина выходит из комнаты, оставляя меня в одиночестве стоять на балконе.
Может, стоит попробовать окунуться в жизнь местных жителей. Провести время с пользой, начать жить.
Каждое пробуждение по-своему прекрасно, будь оно высоко в горах, когда громкий крик птицы будит тебя, или в палаточном лагере, разбитый в джунглях, – звуки природы ласкают ухо, и есть в этом определенная сладость. Но сейчас я уже битый час зажимала свою голову маленькими подушками, хаотично раскиданными по кровати. Эти звуки невозможно было заглушить ничем. Откидываю подушки в стороны, устремив свой взгляд в белоснежный потолок, убираю длинные пряди от лица и смотрю в пустоту. Я сейчас чувствую себя на пытках инквизиции – духота, детские визги, будто раздающиеся откуда-то снизу, и монотонный стук то и дело захлопывающейся и открывающейся двери. Два часа, что можно делать два долбаных часа с этой чертовой дверью?
Отбрасываю в сторону тонкую ткань простыни и соскакиваю с кровати, ногами моментально нахожу мягкие тапочки, подтягиваю пижамные штаны, даже не думая надевать белье под тонкий топ. Гневно размахивая руками, я спускаюсь, громко топая по лестнице. Древесина жалобно стонет от моей поступи, разъяренная и раздраженная пролетаю мимо огромного зеркала, висящего в широком квадратном холле, усыпанном барахлом в виде ненужных никому ваз, картин, шкафчиков и статуэток. Меня дико раздражают растрепавшиеся волосы, и я дергаю головой, как одержимая дьяволом, пытаясь убрать их с лица.
Моя агрессивно настроенная личность требует объяснений и желательно смерти того, кто устроил это безобразие. Причем я вполне готова оказаться тем, кто приступит к расчленению.
– Добрый день, сеньора. – Химена сидит в кухне, склонившись над цветастой кастрюлей, и чистит авокадо. – Я сейчас приготовлю ваш завтрак.
