Психофора - страница 11



– Тут? – смутился Дмитрий. – Мы, во-первых, около леса, а во-вторых, вокруг на километры промышленная зона.

– Ну… он немного с ебанцой, – задумчиво отвечал Евгений. – Не, бля, если хотите пердолить полжизни, то пойдем пешком. Но если согласны сделать крюк ради машинки…

Все молча согласились.

Евгений отобрал у Дмитрия телефон – сеть появилась моментом. Евгений удовлетворенно расплылся в улыбке и набрал номер, потребовав Дмитрия заткнуться.

– Эм, здаров, – в голосе Евгения легко считывалась неуверенность. – Слушай, мы тут очутились недалеко от тебя. Есть дельце небольшое, мы залетим к тебе? – из трубки на парня начали кричать, – Да, блять, тихо, послушай. Нормальные они ребята, все будет без лишней суеты, бля буду, – кричать начали еще яростнее, и вопли постепенно превращались в фонящий шум.

Евгений положил трубку и сказал друзьям:

– Он согласен.

Диана и Дмитрий глянули на него с прищуром, но пошли следом.

Голые деревья, жара, грязь и ручейки навевали ощущение ранней весны, когда природа не ожидала ее прихода, но считаться с ней все равно приходится. Перелесок представлял собой скопище запутавшихся друг в друге и блуждающих среди стволов тропинок, которые растворяются в листве и скрываются от лишних глаз, когда приходит летняя пора.

С самого начала, как молодые люди только ступили на лесную тропинку, воздух вокруг пропитался едкими и слегка дурманящими химическими ароматами. Психофора продолжала искажать привычный миропорядок, внося раздор и неуместные цвета всюду, куда могла дотянуться. Некоторые вечно зеленые сосни и ели сменили окраску, став фиолетовыми, а их верхушки гротескно вытянулись и закрутились в причудливые спирали. Лес что-то впитал. Яды и токсичные мутагены перемещаются вверх и вниз по ксилеме и флоэме, питая многолетние стволы своей искажающей сущностью. Вряд ли человек сам был способен синтезировать нечто подобное, однако метафизический конфликт объективных законов и сюрреалистичной природы неведомой кометы вносит свои коррективы.

– Как тебе? – спросил Евгений у Дмитрия, указав на особенно покореженную ель.

– Я знаю, что ты хочешь услышать, – отвечал заметно растерянный Дмитрий. – Но мне нечего сказать…

– Согласись, что я был прав.

– Прав в чем?

– Комета – причина всей хуйни вокруг, – уточнил Евгений. – Не только жары, а прям всего.

– Судьба может сделать подобное с деревьями? – спросил Дмитрий.

– Причем тут судьба?

– Утром ты ее считал главным действующим лицом. Даже под машину прыгнул, будучи уверенным в своем бессмертии.

Евгений загадочно улыбнулся в ответ:

– Был не прав. Теперь мне кажется, что судьба тут ни при делах. Мы имеем дело с чем-то более хитровыебоным, – он замолчал ненадолго, о чем-то задумавшись, а потом добавил: – Судьба – это определенность. А мы видим вокруг, как эта самая определенность летит в ебеня.

Диана крайне тревожно оглядывалась по сторонам. Искривленные сосны точно не помогали успокоиться. Девушка мучала себя страшными фантазиями о произошедшем с Лизой несчастье.

Спустя пару десятков метров тяжесть атмосферы начала ощущаться физически, а сам воздух перестал быть прозрачным, обретя легкую, но тягучую лиловость. Деревья начали постепенно расступаться, и перед молодыми людьми возникла любопытная картина.

На просторной поляне, окруженной глухими стенами леса с трех сторон, стоял ветхий дом. Перед ним то тут, то там лежали пластиковые и сгнившие металлические бочки, несколько омерзительно грязных ванн с подозрительным содержимым, стоял один диван, три изодранных кресла, обугленный пластиковый столик, зонтик от Солнца и кучи всякого другого мусора: банки, склянки, шприцы, пакеты, пустые и полупустые пластинки из-под таблеток и куча коробок, диски и виниловые пластинки. Из трубы дома валил очень густой дым, однако он растворялся без следа в облаках. Сюрреалистичное воздействие Психофоры не обошло стороной и эту поляну. На потрескавшейся, отравленной земле, царила буйная растительность. Кислотно-зеленая трава тянулась к небу, источая стремление жить, среди ее зарослей торчали яркие, разноцветные бутоны невиданных цветов, приближаться к которым не позволял непонятный страх.