– Перун всеблагой снизошел до ничтожного служителя, дал видение. Раскрылись пред мной небеса, красота ирия едва не ослепила: дивные птицы поют на сказочных деревьях, животные красы невиданной и благородной стати, наши мужественные предки, пирующие за золотым столом. Ты бы видел, что жрут… ээ… едят, а чем запивают, запахи дивные.
Князья слушали завороженно, едва рты не раскрывали, но Яромир нахмурился и строго спросил:
– Что еще видел?
Вольга спохватился:
– И предстал передо мной Перун, а одесную и ошуюю доблестные герои, среди них видел и твоих славных предков. Сказали они, что темную силу, идущую войной, одолеть можно лишь у стен Кременчуга, великим союзом соседних племен. Иначе никак.
Яромир воскликнул:
– Но как же Путята?! А земли Твердяты, что перед моим княжеством?
Волхв сурово покачал головой, ответил твердо, непреклонно:
– Если помчишься на выручку, то погибнешь и их земли погибнут. Перун ясно сказал, что лишь у нашего города враг будет разбит. Пока они будут двигаться к нам, успеем собрать великую рать.
Князья загомонили, как напуганные гуси. Волхв склонился в глубоком поклоне. Яромир вскинул длань – правители, как по команде, умолкли.
– Не могу я спокойно жить, зная, что купил жизнь гибелью соседей, – сказал он с мрачным торжеством. – Лучше погибну, но плечом к плечу с Путятой, громя ворогов.
Князья загомонили одобрительно. Волхв потемнел лицом, слова вырвались с тяжким вздохом:
– Не хотел говорить, но ты вынудил. Княже, Перун сказал, если падет Яромир, то падет Северный союз.
Яромир качнулся и прижал ладони к сердцу. Князья озадаченно смолкли. Силослав после недолгого молчания сказал с мрачной убежденностью:
– Князь, в детстве мужчину учат защищать семью, в юности – слабых, а в зрелости – жертвовать собой для спасения рода. Нелегко говорить, но… что толку, если кинуться на помощь, не успев собрать большие силы. Конечно, на миру смерть красна, и о славной гибели будут петь века, но ты правитель и Путята правитель, а князьям надлежит поступать так, как надо, не слушая голос ретивого сердца. Наши предки заключили союз, скрепив дружбу племен, и каждый князь должон понимать, что для сохранения нашего братства надо пожертвовать собой и своей землей, коли припрет нужда.
Годун напыщенно кивнул и продолжил за умолкшего Силослава:
– Будь здесь Путята с Твердятой, первыми бы предложили такой расклад. Да, города будут разорены, веси, но сожженное можно восстановить, а если наши земли падут, кто это сделает? От нас даже памяти не останется. Ты как хошь, князь, но к Путяте не пойдем. Я срочно отправлю нарочных в княжество, пусть большая дружина идет в Кременчуг.
Князья закивали:
– И я!
– Я тоже!
Яромир тяжело опустился в кресло и уткнул подбородок в кулак – будто в голову залили свинец и требуется опора. Лицо князя отражало тяжелую внутреннюю борьбу.
– Мне выпал выбор, которого и врагу не пожелаешь, – сказал он медленно. – Великое испытание предстоит нам, други. Я должен подумать.
Силослав поморщился досадливо:
– Да что думать? Или мы будем жить, или дружно помрем. Князь, я сам буду таскать бревна в землях Путяты после разгрома врага, быстро восстановим, да и люди в большинстве уйдут в леса, не будут же враги их прочесывать. Отсидятся, земля наполнится народом.
Его поддержал гул князей. Яромир покивал задумчиво, сказал с явной неохотой, через силу, будто каждое слово цеплялось за горло острыми шипами:
