Сначала пропала река. Мы ехали вдоль реки, всё это время я слышал её тихий плеск, я видел серебряные отблески среди деревьев. Я помнил, к обеду покажется мост. Река пропала, а вслед за ней и верстовые столбы. Сорхен долго вглядывался в лесную глубь, пытался угадать дорогу. Дороги не было, а та, по которой мы шли, казалось, существовала лишь под ногами наших лошадей. Я отправил быстроного Валирика поискать потерянную развилку. Он явился через четверть часа, весь ободранный и в мыле. «Дороги нет, княжич! – сказали мне. – Заросла». Люди принялись молиться.
Чем дальше мы забирались в лес, тем странней мир кругом делался: небо затянули лиловые сумерки, под копытами коней плясали тени, а из чащи слышалось гортанное пение, рычанье да блеяние. Мы заблудились, свернули с людских дорог. Само время здесь было иным. Заиндевелые синие ветви клонились к лицам, цеплялась за плащи. Кони ступали медленно с опаской. Дружинники умокли. Я должен стать им предводителем: как отец вести через ночь и туман. У меня его кровь, его власть, его сила. Да только лес стоит сплошной чёрной стеной и оробели боевые кони.
«Кто вторгается в наши владенья?!» – каркали чёрные птицы. Они не пугали, они смеялись.
Я не видел остальных дружинников только Гориха и Сорхена, и коня менестрелевого. Чья-то спина мелькнула между ёлок. Я слышал вой: возможно, волки, возможно близко. Я стиснул пальцы на рукояти. Я не успею. Сорхен встал рядом. Он клялся моей матери, он клялся отцу.
Я слышал голос и думал, что брежу, а может, свихнулся после недавнего боя, после крови на площадях белого города. И нет на самом деле ни этого леса, ни этого страха. Мои люди, всего двое, из всего отряда их осталось только двое! Мои люди рядом стоят и кажется, тоже слышат. А ещё я слышал, что меня зовут, слышал, как дохнуло холодом. Взвился ветер, на нас ураганом осыпались листья. Сохрен взмахнул мечом, и я тоже взмахнул, перерубая ветер. Кажется, кто-то назвал моё имя. Кажется, кто-то тянул меня в чащу, ещё дальше, ещё глубже. Горих остервенело махал мечом, сражаясь с темнотой. Он видел, он видел что-то, чего не было и быть не могло. И я едва держался на ногах, я онемел от страха. Я не понимал, почему, почему, почему, почему это всё происходит. Был лес. Был день. Мы ехали встречать мою невесту.
И снова голос, и снова кто-то вторит моё имя. «Беги, – тяжелая рука Сорхена упала мне на плечо, – беги отсюда!» – рявкнул он. И я пустился со всех ног неведомо куда, и ветки били меня по ногам, по рукам, за шиворот затекали холодные капли. И злобный голос не затихал. Я понимал, я понимал, что бросил своих людей, что… Что-то страшное накинулось на меня, я выставил меч, но золотые когти рассекли мне лоб, и теплая кровь потекла по щеке. Тварь зарычала, а я не мог замахнуться, я ткнул её наугад, и меч прошёл через что-то мягкое. Воздух стал горячим и едким. Я все ещё не видел тварь, но золотой вспышкой перед моим лицом клацнули зубы, клацнули, но я провернул меч, рванул его на себе, и снова ударил. И снова запахло дрянным и едким. Я выдернул меч, выдернул из ничего, из ниоткуда. Выдернул и побежал. Кажется, я видел свет. Кажется, над головой мерцали звёзды. Кажется, я свихнулся. Кажется, я услышал голос.
«Помогите», – прошептал я.
«Сорхен! – закричал я. – Горих».
Лес кончился. Я очутился где-то, где было так же темно, но просторно. Я мог быть одновременно и под землёй, и на озёрном дне, я мог быть в поле и во дворце. Я не понимал, где верх, где низ. И только чувствовал, что рядом, очень близко, почти что у моей окровавленной щеки светятся звёзды. Казалось, я мог потрогать, я могу упасть в это холодное серебряное свечение.
