Я мягко потянула его за руку и продолжила путь вперед. Похоже, Буджуни совершенно захватили пугающие перспективы лишения бороды, так что я позволила мыслям соскользнуть на войну в Джеру – войну, за которой мой отец и его советники следили с самым пристальным вниманием. Король лично разбил лагерь на наших землях, окраины которых превратились за последние месяцы в передовую. Как и его отец, юный правитель чаще рубил головы со спины коня, чем сидел на троне. Но на этот раз противостоящие ему создания были страшнее любого тирана.
Даже наверняка преувеличенные, слухи о вольгарах вызывали неподдельный ужас. Говорили, что они убивают ради свежей крови и плоти, веря, будто таким образом перенимают жизненную силу жертвы. У их предводителя, известного просто как Вожак, были крылья грифа и бритвенно-острые когти. Своей армией он командовал с воздуха, наблюдая за полем боя из-под облаков. Порта сдалась первой, за ней, усеянные трупами, пали Вилла и Дендар. Теперь вольгары продвигались на рог, надеясь полакомиться жизненной силой Джеру, хотя король Золтев давно истребил всех Одаренных.
Сейчас его наследник со своей армией сдерживал наступление в долине Килморды. Мой отец разрывался между надеждой и верностью. Он был одним из вассалов Джеру и, разумеется, желал вольгарам поражения. Но с не меньшей силой он желал и занять трон. При идеальном раскладе король Тирас должен был пасть в бою – но только после того, как одолеет Вожака и его стаю нелюдей. Тогда мой отец смог бы надеть корону, не замарав рук.
Умирая, мама напророчила старому королю, что он потеряет душу, а его сына отнимут небеса. Слова ее сбылись не вполне: Золтев давно умер, что сталось после этого с его душой, было никому не известно, а вот Тирас до сих пор пребывал в добром здравии, хоть мой отец и надеялся, что это ненадолго. Он был следующим в очереди на престол и жаждал трона так же, как я жаждала свободы. Мама предсказала, что я больше не произнесу ни слова, но если умру, отец тоже погибнет. Ему не приходило в голову усомниться в ее словах, поэтому следующие пятнадцать лет я провела под замком и на привязи. Отец с тревогой выискивал во мне признаки нездоровья и ежеминутно ненавидел за то, что наши судьбы оказались так прочно переплетены.
Когда он на меня смотрел, я почти всегда слышала только одно слово. Имя моей матери. Мешара. Глядя на меня, он вспоминал ее предостережение. После чего как можно скорее отворачивался. Не потому, что я напоминала ему жену. Моя мать была красавицей. Я – нет. Скучные серые глаза – ни небесной синевы, ни морской зелени. Бледная кожа, светло-каштановые волосы – пепельные, как называла их мама. Ни богатого цвета. Ни густоты. Если я и была на кого похожа, так это на серо-коричневую мышку, которая жила в углу моей комнаты и каждый вечер терпеливо дожидалась, пока я усну, чтобы полакомиться крошками из-под стола. Бледная, невыразительная, лишенная надежды когда-нибудь проявиться в полную силу, внешне я было столь же скромной, сколь внутри. Унылый серый призрак – вот кем я была в замке.
– Не такая уж ты невидимка, – фыркнул Буджуни, будто и вправду подслушал мои мысли. – Думаешь, я один заметил твою пропажу? Ах, если бы! А вообще, странные вещи нынче творятся. Сперва Мертина, конюха, нашли утром в стоге сена – голого, что твой тролльчонок из-под мамки. Бросились считать головы – одна кобыла исчезла. Серая, любимица твоего батюшки. Потом прибегает Бет и начинает верещать, что в комнате у тебя пусто, постель не смята. Я ей, конечно, велел помалкивать, пока тебя не унюхаю и не приведу домой. Ну и? Буджуни сказал – Буджуни сделал!
