Птичий полонез - страница 3

Мишка тоже любуется ими, задрав голову и заткнув лыжные палки под мышки.

– Витька, они сейчас знаешь что нам показывают?

– Что?

– А я могу вон на какую высоту! – взмоет одна, планируя и покачиваясь.

– Подумаешь, удивила, – перебиваю я Мишку, вообразив себя другой вороной и как бы продолжая его подглядку, – мы и повыше можем! А та другая, которую вообразил я, в этот момент подхватывается, расправляет на высоте крылья и устраивает воздушную болтанку. И пошли они играть в воздушный перехват, словно ситец неба размеряют…

А заснеженный окрест в это время оглашало воронье «каау! Кааау!» И столько оттаявшей ласки в этой вороньей свадебной песенке. Суровое «ка-рр!» точно расплавлено стронувшимся в природе теплом, которое вороны уже вовсю почувствовали.

И как-то уютно стало нам в снеговом просторе, словно кто ласковой и тёплой рукой прикоснулся. И не пугает уже холодами обессиливающая зима. Идёт весна! Вот они её первые приметы!

И нас с Мишкой первых известили об этом синички, сороки и вороны!

Воробьиный душ. Егорова Оля, 12 лет

К середине дня дружно заговорила капель, зачастила и обрушила на землю звонкий поток. Весёлый, напористый, он быстро съел размякший от тепла дома снег, добрался до льда, намёрзшего ещё с первых морозов, и пробил в нём корытце. Через края корытца цветастыми салютами взмётывались брызги!

Первый день торжества воды и света! Я не мог оторваться от окна, соображая, к кому из ребят сорваться из дому.

В клён напротив нашего окна швырнуло воробьиный клубок. Клубок этот мячиком отскочил от одной ветки, мигом обежал вокруг другой и покатился по нашему утоптанному двору, исторгая оглушительную воробьиную брань, выстрельнул чёрным комком в наличник нашего окна и, взметнувшись вверх, мгновенно рассыпался по веткам клёна, звонко голося отовсюду уже с этих веток.

Упав на наличник окна, комок оказался… воробьём! И был тот воробей чернее трубочиста, не то от печной сажи, не то от угольной пыли. Мне, стоявшему в это время у окна, он был виден хорошо, а вот я ему через стекло не был виден. Из-за солнца, лившегося в стёкла окна. Видно, зиму обретался в заброшенной печной трубе или в совхозной кочегарке.

Я сразу окрестил его Трубочистом! Трубочист был в пылу и азарте потасовки. С воинственным «чвик-чивик!» он хватил на наличнике несколько замысловатых подскоков и грянулся прямо в то ледяное корытце.

Голубой поток с крыши задиристо окатил его с головы до хвоста.

«Как ошпаренный выскочишь, насмешливо подумал я, тут быстро чумовых-то отрезвляют».

Но Трубочист не только не убегал из-под ледяной струи, летящей с крыши дома, но лез под неё сам, приседал в корытце чуть ли не до половины тела и, бодро встряхиваясь, бил себя мокрыми крыльями, как заправский парильщик веником в бане. Потом он жадно напился, снова взлетел на наличник окна, истово отряхнулся и – пулей маханул незнамо куда!

А вслед за ним и я выскочил из дома и к Кольке Соколову. А у него уже был Мишка. Все трое мы договорились надеть лыжи и к роднику под холмом. С тех холмов мы на лыжах-то и носимся! Так что и на лыжах накатаемся, и родниковой воды в рюкзаках домой принесём.

Вечером дедушка меня очень похвалил за воду. А я всё думал: с переполоху это Трубочист под ледяным душем накупался, или… ой, не знаю я, почему.

Дедушка был в хорошем настроении, да ещё и похвалил меня…. И я от радости рассказал ему про воробья, который выкупался с перепугу.