– Да ладно тебе, – сказала я. – И правда же, все, что только могла, твоя мать тебе отдала. Даже мебель.
– Так зачем же теперь попрекать этим? – воскликнула Лена.
Дверь комнаты бесшумно открылась, появился её муж, Семен.
– Секретничаете? – спросил он, широко улыбаясь нам с высоты своего роста.
– Ты же сказал, всю ночь будешь на работе, – хмуро глядя на него, процедила Лена. – Что, финны не приехали?
– Бумажник дома забыл.
– Зачем тебе бумажник, раз денег нет, – буркнула Лена.
– А вдруг будут? – ничуть не смутился он. – Все ждут джек-пот. Машина вот-вот будет давать.
– Машина? – удивилась я. – Давать?
– Игровой автомат. Термин такой в ходу, давать.
– У игроков, – сердито прокомментировала Лена.
– Ага, – весело подтвердил Сеня. – Сначала, пока все проигрывают, набирается сумма. Ну а потом – как посыпется! Джек-пота очень давно не было. Значит, вот-вот… Ну, я побежал.
В комнату тихо вошла маленькая Полина. Увидев меня, она застеснялась, попыталась спрятаться за спину матери и нечаянно столкнула со столика фарфоровую пепельницу с окурками. К счастью, пепельница не разбилась.
– Какая же ты неуклюжая! – рассердилась Лена. – Иди спать к бабушке.
– Я уклюжая, – обиженно возразил ребёнок.
– Иди! Уклюжая… Не видишь – я курю!
– Как они мне все надоели! – вздохнула Лена, когда дверь закрылась. – Мне так хочется побыть в одиночестве. Сеню я иногда просто ненавижу. Денег не дает, все просаживает в казино. Ненавижу свою работу. Я там насмотрелась, как себя ведут мужчины. У нас в баре есть сауна, в сауне – топчан, там можно по-быстрому…
Год назад, когда закрыли уличный ларёк, где работала Лена, я была категорически против того, чтобы она шла работать к подруге в бар. Пытаясь её отговорить, я пророчила, что это нанесёт непоправимый вред её внешности – там она растолстеет, обрюзгнет, да и вообще ей надо держаться подальше от алкогольных напитков. Она, в свою очередь, уверяла меня, что у нее всё под контролем. Я невольно отметила про себя, что мои слова сбываются, но моя способность прогнозировать меня отнюдь не порадовала – ни ее двойной подбородок, ни глаза, которые почти превратились в узкие щёлки.
– Я же просила тебя, не ходи в барменши, – начала было я. – Ты же имеешь высшее образование, в конце концов. Я тебя предупреждала… – и осеклась.
«Я говорю ей ровно то же самое, что говорил когда-то мне мой отец. „Мы же говорили“, „мы предупреждали“. И о муже, с которым я потом всё равно развелась, и о Стасе… А разве это нужно человеку? Ему нужно сочувствие, а не напоминание о том, как правы были другие люди».
– Легко сказать! – возмутилась Лена. – А куда прикажешь мне идти? Ты забыла, что наш институт в самом начале перестройки развалился? Я своих бывших сослуживцев, инженеров, на рынке Кадака в торговых рядах вижу! Кто-то рыбой торгует, кто-то мукой. Это ты предприимчивая. И как ты только не боишься одна ночью в Ригу ездить… А с Сеней я разведусь, – вздохнула Лена, отпив глоток вина. – Решено.
«Решение» это не было чем-то из ряда вон, на моей памяти за последние пять лет Лена раз шесть оповещала меня о скором разводе с Сеней (пару раз даже было подано заявление), но я опять поверила.
– Зачем?! Седьмой год уже живёте! – воскликнула я. – Ты же его любишь! Тебе скоро стукнет сорок!
– Нет, уже не люблю, – пробормотала Лена, потихонечку сползая на диване вбок, в сторону подушки. – Со-оовсем не люблю. Мне плохо. Очень плохо. Почитай мой дневник, там, в верхнем ящике тумбочки…
