– А нельзя узнать, какой будет последний? – спросил киллер Потемкин, который был привязан к столбу с поднятыми вверх руками.
– Последний это неизвестность, – сказал Оглобля.
– Я бы обязательно, что-нибудь добавил, – сказал сидящий с ним за одним столом Левша, – но не могу. Нечего просто. Ибо это отлично сказано:
– Впереди только неизвестность.
Ребятам как раз только что поджарили на этом же огне куропатку и большого тетерева. Куропатка считалась:
– Заместо мяса. – А тетерев, как:
– Хлеб.
Молодая Агафья поставила на стол бочонок холодного английского пива и четверть французского:
– Боржоми, – сказала Агафья.
– Так не Боржоми, – в десятый раз поправил Агафью Левша, – Бордо.
– Стихи не запомнила, что ли, которые я тебе дал, – сказал Оглобля.
– Так помню.
– Ну, прочти.
– Забыла.
– Так прочти по бумажке.
– Я ее потеряла.
– Ты у меня получишь по рогам, коза!
– Не ругай ее, – сказал Левша. – Дай я объясню.
– Объясняй.
– Записала бы на бересте. Небось не потеряла бы, пока не выучила.
– Так я сама уж догадалась. И записала их на бересте.
– Что значит, Их? Говори просто:
– Стихи.
– Ой, не люблю я это слово, милый мой, – ответила Агафья.
– Почему? – не понял Левша.
Оглобля тоже удивился:
– В чем дело?
– Там про любовь. Если не буду читать с листа, с бересты, я имею в виду, могут подумать, что это я сама влюбилась, – ответила девушка.
– Ну, и что?
– Так, а какая страсть-то в этом? – не понял и Оглобля.
– Ну, как вы не понимаете? Чай стыдно.
– Я не понимаю, чего тут стыдного? – сказал Левша. А Оглобля добавил:
– Действительно, я тоже не андестенд.
– Ну, как вы не понимаете? Будут думать, что это я лично, а не поэт или поэтесса, сзывает всех на свою вечеринку.
– Ну и что?
– Я бы так и не против был, если бы ко мне все пришли, – сказал Левша.
– Вы, может быть, и не против, а я не хочу, чтобы меня все трахали.
– Так никто так и не подумает, – сказал Левша.
– Ну, как же не подумают, если я не с бересты читаю, а ору от души во все горло? – вопросом ответила Агафья. – А хочу! Я лав ю! Что это, если не прямой призыв:
– Приходите все сегодня ко мне ночью?
– Ладно, – махнул рукой Оглобля, – читай с листа.
– Мне Боржоми надоел, полюбила я Бордо превосходнейший французский, – сказала без запинки Агафья, глядя в бересту.
Левша взял у нее бересту.
– Ну, что ты врешь, – сказал он, – здесь ничего не написано!
– Так олух ты царя небесного, – ответила Агафья. И добавила: – Не всяко слово в строку пишется, но в голову нашу переносится. Для мыслей-то береста не нужна. Не понятно?
– Мне нет, – сказал Оглобля.
– А я все понял, – сказал Левша. – Лицемерка.
– Не лицемерка, а артистка, – сказала Агафья.
– А есть разница? – спросил Оглобля.
– Ладно, – резюмировал Левша: – Наливай, коли так. Только повтори для мозгу-то, чтобы был готов, своё признание в любви к Бордо.
– Я лав ю, Бордо, мой милый, превосходнейший.
– Сказала бы лучше по-французски.
– Еще не выучила французский. Я вам не полиглот какой-нибудь. Сказала же:
– Люблю одного.
– Кого?
– Так вот его. – И Агафья указала на прикрепленного к столбу богатыря.
– Брось, брось, твоя любовь ему не поможет, – сказал, все еще стоя спиной Толстый Фред.
– А моя? – спросила Даша, присутствие которой никто так и не замечал. Здесь было темно. Не очень, но полумрак был настоящий.
Все замерли.
– Ну, че застыли, как статуи? – сказала Даша. – Испугались, что застала вас врасплох? А знаете, почему так получилось? Не надо тут бесплатные спектакли разыгрывать, да пиво с Божоле глушить бочками. Более того, вы должны были охранять подозреваемого, а не пытать. Ду ю андестенд ми?
