– Липа ушел раньше нас, – сказала я, – забыл?
– Я с того вечера вообще почти все забыл, – с глупой улыбочкой признался Фил.
Лиза метнула в него гневный взгляд, а Бэзил понимающе хмыкнул. В тот день они оба завалились на репетицию пьяные.
Порванную растяжку с надписью «С днем рождения, любимая школа!» запихнули в тайник за цветочными горшками возле столовой во время последней репетиции школьного концерта. В тот вечер произошло немало неприятного, и ее убрали, чтобы не светить, когда директриса придет ругаться. Но на следующее утро растяжки в тайнике уже не было.
Лизин телефон громко возвестил о пришедшем сообщении. Подхватив ее под локоть, я заглянула в экран. Липа ответил: «Видел только растяжку. Точно наша, хотя буквы сильно стерлись. Труп уже погрузили в труповозку. Но поварихи и Ольга Олеговна сказали, что это Надя. Они ее по сережкам опознали и кулону. Ты сегодня после школы что делаешь?»
Надя. Надежда Эдуардовна. Тот самый ночной кошмар на протяжении последних пяти месяцев. Распахнутое окно, разбитое зеркало, кровь на футболке. Угрозы, страх, чувство вины, ненависть к ней и к самой себе – все это была Надя. Женщина взрослая, гордая и ревнивая – как описала ее гадалка Гуля. Она так часто приходила ко мне во снах, а оказывается, все это время была мертва и гнила в этом жутком колодце.
– Ну? – нетерпеливо поторопил Лизу Бэзил.
– Жесть, – я все еще переваривала новость, – Липа пишет, что это Надя. Та, убитая женщина – Надя.
– Кто такая Надя? – Развалившись на стуле, Фил закинул ноги в грязнющих кроссовках на соседний.
– Надежда Эдуардовна, – с нажимом пояснила я, – физручка наша бывшая.
– Рано или поздно ее точно кто-нибудь да прибил, – сказал Бэзил после общего ошарашенного молчания.
– Вася, – Лиза посмотрела на него осуждающе, – так нехорошо говорить.
– Микки, дай платок! – Бэзил протянул руку. – Сейчас разрыдаюсь.
Бэзил терпеть не мог Надю. Большинство ее уроков он прогуливал, а когда появлялся для сдачи нормативов, либо цеплял ее насмешками и грубостями, либо откровенно хамил. Бэзил никогда паинькой не был, но если и конфликтовал с кем-то из учителей, то больше ради показухи, понтов и репутации главного говнюка школы. Надю же он невзлюбил по-настоящему. И сколько мы с Лизой ни выпытывали у него причину, объяснять не хотел.
Лиза предполагала, что это из-за того, что, когда Надя только пришла к нам, Бэзил пытался флиртовать с ней – наигранно, задиристо, при всем классе, но то была его обычная манера поведения – пошлить, смущать, провоцировать. Так он вел себя почти со всеми учителями. Надя же восприняла его подростковую дурь довольно своеобразно: вместо того чтобы пригрозить плохими оценками или отрицательной характеристикой в его футбольный клуб, как это делало большинство учителей, она принялась насмехаться над ним, называя то ребенком, то малышом, то пупсиком, что заводило Бэзила еще больше.
– Ну, Надя и Надя. – Фил равнодушно пожал плечами. – Я тоже как-то не особо расстраиваюсь.
Надю и я не любила, однако поражало другое: после той злосчастной репетиции, где физручка психанула, как гормонально неуравновешенная школьница, в школе она больше не появлялась.
– Надю с того вечера никто не видел, – сказала я, ощущая неприятный внутренний холодок.
– Понятное дело не видел, раз она уволилась. – Бэзил укоризненно покачал головой.
– Ужас, конечно, – с чувством выдохнула Лиза, хватая меня за руку.
