Шеф ждал сразу за калиткой, поглаживая кончиками пальцев короткую белую шевелюру, особенно колоритную на фоне лица древнего индейца.
– Садись! – приказал он.
– Что происходит? – я забрался на заднее сиденье авиетки, не самое уютное в этой модели.
– Мы сегодня стартуем, – капитан устроился рядом с водителем.
– А Павел? – опешил я. – То есть штурман?
– Штурман… Есть у нас штурман! – шеф кивнул на рулевого.
Тот повернул тёмноволосую голову и натянуто улыбнулся, сверля меня из-под солнцезащитных очков тем же насмешливым взглядом.
– Привет, герой!
– Вы знакомы? – удивился капитан.
– Пересекались… – то ли скривился, то ли усмехнулся новый штурман. – Сегодня…
– На Телеге, что ли?
– Ага, – несмотря на выразительную мимику, его глаза казались какими-то потухшими.
– Радко, это Алексей Завьялов, – капитан сел вполоборота, неудобно изогнувшись. – А это наш драгоценный пилот – Радко Сербенин.
– Вот оно как, – новенький нахмурился, и вместо традиционного рукопожатия взялся за рычаги управления.
Тот ещё хам!
Пока авиетка набирала высоту, лицо Завьялова грустнело, уголки по-детски пухлых губ опустились. Он выглядел лет на двадцать пять – моложе всех нас – и плевать я хотел на его выходки, если бы не полумистическая роль штурманов в Космофлоте.
У нас разные зоны ответственности: моя – досветовые скорости, его – межзвёздные гонки. Обычно капитан называл пункт назначения, штурман делал расчёты на своём компьютере и выдавал программу полёта. Затем перед прыжком штурман – и только штурман! – должен подтвердить её личным кодом. Ходили слухи, что при ошибке корабль автоматически возвращался на главную базу Космофлота.
А если верить другим слухам, то штурмана – и вовсе представители Совета Безопасности. Я не раз спрашивал Павла, а тот уводил взгляд в сторону – то ли поддерживал ореол таинственности, то ли и вправду было что скрывать.
Тем не менее, это могло объяснить неожиданный Юрьев день, то бишь ротацию кадров! Самое удивительное: нарушилось неписаное правило Космофлота – менять экипажи только в случаях острой психологической несовместимости. А наш был на зависть всем крепко спаянный, дружный и сплочённый!
Авиетка зависла в густом тумане – слой облаков всегда окружал плато Ротберга. Скоро и перевал. Словно подслушав мысли, авиетка вырвалась из плена пелены, нырнула вниз, и стадо белых барашков скрылось за горами.
Космодром начинался сразу за перевалом и занимал всё плато целиком. Звучит внушительно, если не знать размеры – три на два километра.
Сейчас в порту стоял одинокий корабль. Наш «Энтар-М». Небольшой, приземистый, малозаметный даже здесь. Настоящий разведчик.
Штурман посадил авиетку у трапа. Я выбрался на ровный бетон и принялся разминать затёкшие ноги, любуясь кораблём. Как всегда после ремонта, он сверкал и блестел, и казался чуточку чужим.
– Пошли в рубку, познакомимся с ксенологом, – капитан вбежал по сходням и ждал в шлюзе.
Я забрал вещи и последовал за ним. Завьялов остался отогнать авиетку. Проскочив за полминуты узкий коридор, я оказался в тесной рубке, заодно служившей и кают-компанией.
– Здравствуйте, Лурвил! – Капитан стоял у дверей.
– Добрый вечер, – ответил надтреснутый голос.
Кресло старшего вахтенного неспешно развернулось. Я оторопел. Ксенолог и должен быть новый, но ринкшасец?!
Вот так сюрприз!
Странная раса. Не только внешне, хотя их безносые, безгубые, безухие физиономии поначалу вызывали неприязнь.
