За заботами полдня пролетело, а там и мелодичный звон била известил об обедне. Доходяги, закинув лопаты на плечи, направились к дому благодетеля.
– Ох, и мать! – всполошился тот, вдруг вспомнив, что про кормежку и забыл распорядиться-то.
– Цего словесами хулись? – нахмурился Никодим.
– Да про обед запамятовал! – выругался пенсионер. – Пироги, что ли, остались?
– А цто тепе пилохи? Вон, зенка-то смекалиста, узе и слатила все непось!
– Да не просил вроде ее.
– А и увитим.
Прибавив ходу, товарищи буквально вбежали во двор Николиного дома, где уже вовсю хлопотала Аленка. На вытащенном из комнаты столе пыхтели несколько чугунков, а длинная цепочка оборванцев выстроилась к емкостям в ожидании своей очереди.
– Гляти-ка, Охалины! – оскалился Милован, увидав убежавших от работ. – Ох, я вас! – замахнулся было гончар.
– Не замай пока, – остановил его Булыцкий.
– Далмоеты!
– Не суди. Всему время свое.
А очередь между тем двигалась. Собравшись вокруг столов с горячим, нищие, ловко орудуя ложками, прямо из общих чанов жадно хлебали сготовленные под наставления Алены каши. Насытившись, они отходили прочь, уступая места следующим партиям работников.
– Твои-то где? – поинтересовался пенсионер.
– Да вон, – кивком указал тот на женщину с несколькими детьми, сгрудившихся в кучку, чтобы согреться.
– А где я их видеть мог? – поглядев в сторону семьи, призадумался пожилой человек.
– А мне почем знать-то?
– Звать-то как?
– Офтафка. Фдовица, – упреждая вопрос товарища, пояснил гончар. – Муша пли нашествии Тохтамышевом потеляла.
– Осташка? – призадумался трудовик. – Осташка… Погоди! А не Калиной мужа-то бывшего звали?!
– А Бох ехо снает-то. Оно жизнь прошлая, что сума за спиной, – не заметив, как вздрогнул его собеседник, просто отвечал Никодим. – Утафить все шелаешь, а она и насат утяхивает. А как остафил, так и фпелед идти оно сноловистей.
– Чего-чего? – Булыцкий тяжело встряхнул головой.
– Того, цто былое кануло ф Лету, и не самай. Оно фпойкойней буде.
– Мудрено как, да только попусту.
– Цехо это?!
– А того, что мне мое прошлое, так то – для княжества Московского и грядущее. И как прикажешь быть здесь, а?
– Ох и неплостые ты фопросы садаесь, Никола, – на пару минут задумавшись, негромко отвечал мужик. – Я тепе вот цто скафу; пло тебя уш вон гофолено столько. Мол, и посланник поший, и цуть ли не спаситель… Не знал кабы я тепя, так ше тумал пы. Та фишу, цто мушик ты доблый по пломыслу пошьему сдесь окасафшийся. Латный, та в воле своей и фере – непопетимый; хоть пы и целес поль, а все отно, цто утумал, так то и ладись. Я пы не стюшил, а ты – клемень! Снай сепе, тело плагое тволись.
– Спасибо тебе, Никодим.
– Пох с топой, Никола.
– У тебя, поди, дом-то уже готов? – резко сменил тему пришелец.
– С Пошьей помошью, да твоими руплями, – неумело улыбнулся в ответ мужик.
– Продай!
– Цехо?
– Продай, говорю, мне. Зиму у меня досидишь, а по весне новый тебе отстроим.
– На цто тепе?!
– Казарму устроить для бедолаг, – Булыцкий кивком указал на разбредающихся по своим участкам нищих.
– Так и фсех не прислеешь! Кута фсех в отин-то том?!
– Всяко лучше, чем на улице.
– Луцсе, – с готовностью согласился гончар. – И цто, садалма колмить будес?
– Отчего задарма? Дело найду. Так, чтобы и польза, и во славу Божью.
– Ох, Никола, – покачал головой его собеседник. – Поху отному ведомо, цто там на уме у тебя… Сам бы не снал какофо это; нисенстфофать, ни в зизнь бы не сохласился!
