Пушкин, кружка, два ствола - страница 7

– Но нам еще повезло. Вот Марьинка, скажем…

– И про Марьинку тоже рассказали.

– Какие у вас общительные коллеги.

– Учителя. Делятся информацией, не приходя в сознание.

– Да, наверное… – лейтенант Сумароков замолчал, явно не зная, что бы еще сказать. – Да, кстати! Как ваша машина?

– Отлично. Мой «крузер» и не такое видал. За то и люблю. А как ваша коза?

– Пришла к вечерней дойке, как я и говорил. Принесла намотанный на рог красный носок.

– Откуда она взяла носок?

– Понятия не имею. Но если завтра ко мне заявится их обездоленный владелец и накатает заяву – я с легкостью раскрою дело.

– И получите поощрение?

– И не получу пиз… гхм… втык от начальства, – нежно порозовел кончиками ушей Сумароков. – Может, вы меня в дом впустите? Чайку попьем, я вам о местных жителях что-нибудь интересное расскажу. Неудобно так вот, на лестнице…

– Простите, но у меня не убрано, – с искренним сожалением отказалась Дина. Плечистый и сероглазый товарищ лейтенант однозначно заслуживал чашечку чая – но на кровати сейчас валялся пучок кольев, а на кухонном столе сверкал заточенным лезвием топор категорически не кулинарной формы. – Вчера устала, сегодня рабочий день… Совершенно не успеваю навести порядок.

– Ничего-ничего, извините, – вежливо отступил Сумароков. – Вы же недавно приехали, даже отдохнуть толком не успели. Я к вам как-нибудь на днях заскочу, не возражаете?

– В рамках проведения индивидуальной профилактической работы среди населения?

– Исключительно в рамках. Чай, сахар, лимон, щепотка административного надзора.

– Звучит интригующе, – улыбнулась Дина. – Но сейчас мне действительно нужно спешить. Всего хорошего.

Захлопнув перед носом ухмыляющегося лейтенанта дверь, она немного постояла, прижимаясь спиной к стене. С той стороны царила тишина – значит, Сумароков тоже стоял и, вероятно, бессмысленно таращился на облезлое полотно дерматина. А может, и не таращился. Может, делал в своей папочке записи. Административно-профилактического содержания.

Наконец из-за двери донесся тяжелый вздох, потом кашель, и лейтенант Сумароков затопал вниз. Дождавшись, когда шаги растворятся в гулкой тишине подъезда, Дина отклеилась от стены. Время приближалось к семи, надвигались ранние сентябрьские сумерки, а бродить в темноте по кладбищу – удовольствие сомнительное.

Кладбище встретило Дину звенящей тишиной. Серые, словно грязная вата, тучи принесли с собой холод и тяжелый, сырой запах осени. Под соснами лежали темные кляксы теней – и казалось, что ночь сочится из влажной земли, словно черная болотная вода.

Стянув на груди тонкий вельветовый пиджак, Дина поежилась.

– А обещали плюс восемнадцать – плюс двадцать. Никому, сука, верить нельзя.

Могилу Любовецкой она отыскала сразу. Под деревянным крестом лежали две подвядшие розовые гвоздики, рядом стояла выгоревшая в ноль дешевая пластиковая лампада.

– Да у тебя, Анжела Дмитриевна, сегодня день открытых дверей.

Повесив вместительную почтальонскую сумку на крест, Дина вытащила из нее пакет, расстегнула зиплок и пошла вокруг могилы, рассыпая перед собой тонкую белую струйку. Соль ложилась на землю снежной мерцающей дорожкой, вызывая смутные ассоциации то ли с зимой, то ли с колумбийскими наркокартелями. Закончив с могилой, Дина перешла к Тарновской, потом к Гольцову. Уже через двадцать минут все свежие могильные холмики были очерчены ровными овалами из освященной соли. Дина лично ходила на Пасху в Свято-Никольский храм, выстояла всю службу, получила в лицо залп ледяной воды и даже причастилась. Но дело того стоило – соль получилась отличная, крепкая, как удар бронетанковых сил. Оставалось надеяться, что Дина не ошиблась с координатами противника.