В течение нескольких секунд Максим раздумывал над случившимся, за тем выключил свет, тихо вышел из комнаты, закрыл её на ключ и остановился в раздумье. Постепенно до него начало доходить, что в его комнату вломились, внутри закипела злоба. «Кто?!», «Зачем?!», «Как проникли?!» и «Где, интересно, в это время находилась тётя Маша?!».
Максим, включил, вынутый из рюкзака фонарик, и двинулся к вахте, но его внимание привлекли грязные следы на полу. Следы привели его в туалет, где по полу разливалась большая мутная лужа. Так как туалет находился в самом конце коридора, то следами в коридоре был уляпан весь пол. Подходили они и к его комнате. Но дверь не выбита, а открыта. Значит или у злодея были ключи, или открыли отмычкой. Максим склонился над замком и внимательно осмотрел его. Замочная скважина сверху и снизу оцарапана чем-то острым. Отмычка. Ладно.
2
Тётя Маша, как всегда сидела у орущего телевизора, и пила чай с пирожками. Выпучив на Максима совиные глаза, она взвизгнула:
– Протасов!! Ты как попал в общежитие?!
Не отвечая на вопрос, Максим перемахнул через вертушку и, убавив громкость телевизора, двинулся к ней.
Глаза тёти Маши стали ещё больше. Закрывшись локтем, она затараторила:
– Ты чёй-то, Протасов? Ты чёй-то? Ни как пьяный? А ну…
– Погодите, тёть Маш. Трезвый я, абсолютно.
– А чего тогда, а?
– Кто ни будь из посторонних, был сегодня в общежитии? – Максим так глянул на тётю Машу, что она прекратила возмущаться и начала рассказывать.
– Тут, с утра, часов в десять, сантехники были, туалеты проверяли. Потом, значит, перед обедом, в одиннадцать часов, зам по АХЧ. Сказал, что завтра начнут готовить к ремонту коридоры. Потом, в три часа дня, может в полчетвёртого, штукатуры завезли известь и краску. А уже после десяти вечера, значит, я только закрыла дверь и обошла всё, мильцанер пришёл. Если б не удостоверение, то ни в жисть бы не открыла.
– Какой милиционер?
– Ну, такой, здоровый, в куртке и фуражке. Чё-то мне в нём не понравилось. Извинился, что поздно и удостоверением тычет. Говорит – «Работа». Сказал, значит, что новый участковый. Спросил, все ли студенты выехали. Я сказала, что ты тут ещё. Записал тебя, да спросил где комната. Потом сказал, что будут сигнализацию менять. Осмотрел, значит, весь первый этаж и ушёл.
– А, что за удостоверение?
– А я читала?
– Вы с ним по этажу ходили?
– Щас. Делать мне больше нечего, как по сто раз на дню по коридорам гулять. – Тётя Маша прищурилась. – А ты чёй-то выспрашиваешь тут всё, а?
– Да так. Пошёл в туалет, а там вода на полу и следы грязные. Вот и спросил.
– Так, то сантехники. Они ещё завтра сказали, будут. Я тут каждый день убирать не нанималась. Закончат тогда, значит, и притру. А, ты как сюда попал, а, Протасов? – Повторила она вопрос.
– Эт, тёть Маш, секрет.
– Я вот пожалуюсь тому участковому, что ты по ночам шляешься, будет тебе секрет. – Тётя Маша погрозила вслед Максиму кулаком и вдруг вскочила со стула. – Вспомнила!
– Что вспомнили? – Максим задержался посреди коридора.
– Вспомнила, чем мне мильцанер не понравился.
– И чем же?
– Глаза у него какие-то тёмные такие, злые. Нос кривой, как у этих, у боксёров, значит. И на правой руке такая картинка, похожа на…. Ну, как солнце из моря выходит. – Она на секунду задумалась и добавила. – Или входит. Он её все в рукав куртки норовил спрятать, а я, значит, всё одно разглядела и говорю ему: «А чёй-то у вас, товарищ участковый, на руке нарисовано?». А он мне: «Да эт морская наколка» – говорит. – «На флоте служил». И ещё. – Она на секунду призадумалась. – Поплёвывал он всё время.
