Пусть она вернется - страница 15

– Ну да, неважно, эта ссора или следующая, итог один, – перебивает ее Тим.

– Именно. Хотя сначала я этого и не осознавала, но в моем уходе никто не был виноват, я ушла по своей воле, сама. Я чувствовала себя выдохшейся, подавленной, неспособной установить правильную дистанцию с другими людьми. Казалось, что в новом месте мне будет проще взять судьбу в свои руки. Однако все это мне удалось проанализировать только позднее, когда я вернулась и заплатила серьезную сумму психологу, – шутит она.

Мои пальцы разорвали салфетку, лежащую на столе, и даже мой отец уже не смог бы собрать ее обратно. Каждое слово, произнесенное женщиной, я пытаюсь примерить на свою мать, хотя между ними нет ничего общего. Всякая история и всякая боль уникальны. И каждое прошлое тоже. Как это было у моей матери? Я с ужасом понимаю, что понятия не имею. Когда мы знаем людей с рождения, то не интересуемся их прошлым, поскольку важно только настоящее. Но моя мать к моменту моего рождения была уже взрослой, я наверняка пропустила несколько лет.

Не задумываясь, я задаю вопрос, который вертится у меня на языке:

– Что заставило вас вернуться?

Взгляд Мари-Лин устремляется куда-то на паркинг за окном кафе, а затем вновь возвращается ко мне.

– Я скажу сейчас ужасную банальность, но сбежать проще всего. Это можно сделать по щелчку пальцев и дает огромное облегчение. Ты уверен, что это другие исчезли. Все становится простым или кажется таковым, потому что мозг избавился от ответственности. Но потом ты приходишь к выводу, что здесь или где-то еще все то же самое. И когда наконец приходит осознание, что лучшее решение – это вернуться, тут-то и подстерегают трудности. Самое тяжелое – это появиться вновь на глазах тех, кто тебя знает. Хотя мне очень хотелось назад, возвращение стало шагом в действительность, к моим ошибкам и упущениям. Нужно было извиниться перед близкими, которых я ранила. Объяснить мое отсутствие. Признаться казалось мне невозможным. Даже думать об этом было болезненно. А сделать? Вот почему многие не решаются, даже если чувствуют себя погрязшими в собственной лжи.

Она косится на Тимоте, как будто в поисках его одобрения.

– И как же вы все-таки вернулись?

– Я не вернулась по собственной воле, – кривится она. – Я сделала так, чтобы меня нашли. Я забралась не слишком далеко, на самом деле всего лишь в Бове, затерялась в городе побольше. Вместо того чтобы спрятаться, я, наоборот, всячески себя демонстрировала. Это выглядело слегка нарциссично, но мне хотелось, чтобы меня начали искать. Позволить им найти меня означало, что они хотели меня вернуть, и это меняло контекст происходящего.

Мари-Лин замолкает, покраснев. Она смотрит на часы, потом на Тимоте.

– Мне очень жаль, но пора идти. Я счастлива была с тобой познакомиться, Марго. Надеюсь, что ты рано или поздно найдешь объяснение, почему твоя мама исчезла.

– Спасибо вам, – пытаюсь сказать я, но она уже ушла.

Я плыву в ватной тишине. Признания Мари-Лин меня потрясли, но главный вывод, который я сделала, был в той самой фразе, так зацепившей меня. Позволить им найти меня означало, что они хотели, чтобы я вернулась, и это меняло все.

Мне внезапно сдавливает горло. А вдруг моя мать все эти годы ждет, когда мы ее найдем, а мы-то думали, что она не хочет, чтобы мы ее обнаружили?