Тейкскалаан, когда мы были в руках Первого Императора и летали в черноту, осваивали гиперврата, несли с собой наши семена цивилизации как клятвенную кровь из ладоней первооткрывателей планет – когда империя была Империей и занимала вселенную от одних гиперврат до других… Наши императоры были солдатами и все еще остаются солдатами, но империя, в которую входит галактическая сеть звезд в ее зубах, учится также произносить наши стихи на тысяче языков. Император может быть солдатом на поле переговоров и числиться среди наших самых выдающихся яотлеков. Потому что в последние века, которые близко подходят к нынешнему времени, Тейкскалаан правит в той же мере посредством слов, что и дел. Так это было при императоре Двенадцать Солнечной Вспышке, чья жизнь началась в Городе, втором ребенке ее предка Двенадцать Восхода, любимого советника императора Один Лаписа…
Тайная история императоров, 18-е издание, адаптированное для начальной школы
[…] рассмотрев последний отчет о состоянии эвакуационной процедуры Станции, включая и уровень подготовки жителей по быстрому развертыванию спасательных средств, линий снабжения и емкости наружных поселений шахтного типа при приеме беженцев, предлагаю рассмотреть варианты, которые я отверг бы прежде на основании того, что это является нагнетанием страха: если мы будем вынуждены оставить Станцию окончательно, то как мы построим новую такого же размера, прежде чем иссякнут ресурсы для поддержания тридцати тысяч жителей в диаспоре? И где мы должны будем строить, если оставим Станцию в срочном порядке, избегая конфликта? Нижеследующая записка – это первоначальный список недостающих материалов…
Внутренний исследовательский меморандум, адресованный Советнику по гидропонике, составлен аналитиком по жизнеобеспечению III Аджактс Керакел и командой, 67.1.1-19А
(Тейкскалаанское летоисчисление)
«Ну, хорошо, – сказала Махит своему имаго, а потом задала прямой вопрос, мысленно скрежеща зубами: – Чего такого я не знаю о Дарце Тараце, что я должна знать?»
Она удалилась из ангара в свою спальную капсулу. Здесь было тихо, все углы сглажены, как в интимной приватности внутреннего ландшафта, который делят между собой имаго и преемник. Иногда она представляла себе это пространство комнатой, порой комнатой с неожиданными зеркалами. Она обнаружила, что разговор с имаго дается ей легче на тейкскалаанском, и не испытала особенного сожаления по этому поводу.
Не то чтобы говорить об этом было легко. Искандр был химерой, призраком – имаго не представлял собой отдельную персону, но иногда Махит казалось, что она делится собой с могущественным, замкнутым чужеродцем. Вот и теперь прямой вопрос не принес ей никакой пользы: голоса Искандра в ответ она не услышала, всего лишь мерцание визуального воспоминания – руки на столе, серо-коричневые выступающие вены доходят до костяшек пальцев, отражение звезд сквозь окно Станции. Оно растворялось, стоило приглядеться внимательнее – имаго-память не всегда оказывалась доступной, в лучшем случае она была ассоциативной, не похожей на ее собственные живые воспоминания. Она могла вернуться в воспоминания Искандра и вытащить оттуда Дарца Тараца, как голографильм. Единственной переадресацией, которая работала таким образом, была переадресация накопленного опыта. Язык, декор, то, как она могла теперь решать дифференциальные уравнения с частными производными – потому что Искандр знал, как это делается, – матричная алгебра, шифры, основанные на том и на другом…
