– Я так смогу? Когда-нибудь, если буду тренироваться? – Кирилл нервно сглотнул и внутренне сжался в ожидании ответа.
– Если в тебе есть даже слабая магия, можно ее развить. – Беспечно отозвалась Божена. – А если нет, у тебя останусь я. Мы же вроде договорились.
– А ты видишь, есть в человеке магия или нет?
Ведьма не ответила. Они вошли в больничный коридор. Пол влажно блестел, и хлоркой пахло так, что щипало глаза. Божена не выдержала и чихнула.
– Ненавижу больницы, – пробормотала она. – Все детство в таких провела…
– Почему?
– Потому что мои родители считали, что я больна, вот почему.
– А ты больна?
– Нет, – ответила Божена, толкая дверь палаты, – я просто ведьма.
– А твоя сестра? – рискнул спросить Кирилл.
Божена не ответила.
Наркиса сидела на кровати, положив на колени скетчбук, и нервно грызла кончик карандаша. На лбу у нее выступила испарина, под глазами пролегли темные круги. Когда Кирилл и Божена вошли, она отреагировала не сразу – сделала пару штрихов на бумаге, нахмурилась, потом вырвала лист, скомкала и бросила в угол. И только тогда подняла глаза на незнакомцев.
– Кто вы? – голос у художницы был сиплый, как будто до этого она долго плакала в голос. – Что вам нужно?
– Задать тебе пару вопросов. – Божена бесцеремонно села рядом с ней на кровать. – О том, что случилось этой ночью.
– Я уже сказала полиции, что ничего не помню! Мне что-то подсыпали в шампанское, хотели отравить.
– А то, что на тебя напали, ты им рассказала?
– Что? – Наркиса вздрогнула, выронила скетчбук и карандаш. – Нет, я не…
– Вспоминай! – Божена аккуратно, но настойчиво потянула к ней руку. – Давай я тебе помогу.
Наркиса попыталась отодвинуться, но Божена крепко прижала пальцы к ее переносице, надавила. Художница ахнула, дернулась, запрокинула голову назад.
– Ты все еще здесь! – ласково сказала Божена. – Я чувствую, ты все еще сидишь в ней, пусть у тебя и забрали всю силу. Выходи, поговори со мной!
Несколько минут стояла тишина, только скрипела старая оконная рама под натиском поднявшегося за окном ветра. Кирилл не сводил глаз с ведьмы и пациентки. Что-то происходило, невидимое для него, и это злило. Он изо всех сил старался не моргать, боясь пропустить хоть какое-то проявление магии, которую творила Божена.
Наконец Наркиса судорожно выдохнула. Ее руки мелко затряслись, губы страдальчески изогнулись, как от боли.
– Проклятые ведьмы! – прошипела художница. Голос был ее, и в тоже время чужой, как будто две разные радиоволны одновременно звучали в один приемник. – Оставьте меня в покое!
– Оставлю. – Божена надавила сильнее, отчего Наркиса взвыла. – Обязательно оставлю, только позже. Сейчас мне надо, чтобы ты рассказала о тех, кто на тебя напал.
– Ведьмы, ведьмы! – Наркиса дернулась в судороге, прокусила губу. Алые капли брызнули на белую больничную пижаму. – Проклятые ведьмы!
Художница замотала головой, чтобы сбросить с себя руку Божены, но та не отпустила. Навалилась всем телом, опрокинула, прижала затылком к изголовью койки.
– Расскажи о ведьмаке! – приказала ведьма. – Расскажи, что ты видела в его голове. Сколько их в Ковене, кто ими управляет? Где они живут?
Наркиса заскулила, подняла руки. Кирилл напрягся, готовясь в любой момент прийти на помощь, если она вздумает схватить или ударить Божену. Но вместо этого пациентка принялась рвать ткань ночнушки и раздирать себе ногтями грудь.
– Ничего не скажу проклятой ведьме! Ненавижу вас, ненавижу! Как не старайся, ни слова не скажу!
