Пятнадцать из оставшихся в живых картофелин к тому времени покрылись побегами-корешками и я стал аккуратно разрезать каждый клубень на две, а что покрупнее, на три части тонким лезвием складного ножа, стараясь не обломить ни одного драгоценного побега. Взяв кол, проделывал острым концом в разрыхленной почве отверстия глубиной сантиметров пятнадцать, нежно, как дитя, укладывал в каждую лунку кусочек картофелины, присыпал её перетертой в руках землёй. Слегка её утрамбовывал и поливал водой. На предварительную обработку поля и посадку картофеля потратил четыре полных дня. Закончил работу тем, что хорошо еще раз пролил весь огород. В результате моя плантация покрылась сорока шестью небольшими влажными холмиками.
Я очень опасался за судьбу своей драгоценной плантации, так как не знал – может ли кто покуситься на ростки картофеля и даже хотел поначалу огородить плантацию плетнем. Но потом, вспомнив, что никогда не видел, что бы в деревнях картофельные поля огораживали, также решил не делать этого. Насколько я помнил из уроков биологии ботва и ягоды картофельных кустиков вроде бы как даже ядовиты и не вызывают у грызунов никакого интереса. Лишь колорадский жук мог покуситься на ботву, но вряд ли здесь были эти полосатые бестии. Слышал еще о каких то таинственные медведках, но кто они и водятся ли здесь – я не знал.
С момента окончания посадки картофеля я непременно приходил на свою плантацию раз, а то и два в день и с замиранием сердца ждал, когда же проклюнутся первые ростки. С гневом вырывал любую травинку, осмелившуюся прорасти на моем поле. Подливал водички, если видел, что почва где-то становится излишне сухой. Разбивал вновь образовывавшиеся комки земли и разминал их в ладонях. И каков же был мой восторг, когда однажды утром, в последних числах мая, придя очередной раз с инспекцией, я увидел в десятке мест по всему полю показавшиеся из-под земли первые робкие зеленые листики. Я холил и лелеял растущие кустики, подгребая ладонями под них, по мере роста, землю. Из сорока шести посаженных резаных картофелин проклюнулось тридцать восемь, что я счел вполне неплохим результатом. А когда через недельку показалось еще пять ростков, я был просто счастлив.
То, что после посадки картофеля я ежедневно ходил на «огород», вовсе не означало, что я забросил все прочие дела – я продолжал заниматься достройкой дома и рыбной ловлей. Соорудив из жердей каркас двускатной крыши, густо оплел еловым лапником, решив, что при первой же возможности необходимо покрыть крышу сухими тростниковыми вязанками, как это делается до сей поры в некоторых глухих небогатых деревушках, а так же на элитных хижинах миллионеров. Крыша получается теплой и водонепроницаемой. Пока же от нескольких прошедших коротких, но сильных майских ливней меня вполне добросовестно спасала и зеленая хвойная кровля. Конечно, зимой тепла она не удержит, но к тому времени я накрою её поверх лапника полотнищами бересты. На сооружение стропил, обрешетки и покрытие крыши лапником ушли остатки мая.
Из тонких, десятисантиметровых бревнышек я соорудил пристрой к срубу со стороны той его стены, в которой находился проем двери. Со стороны двора он выдавался за габариты основного сруба метра на полтора. Внутри сооруженьице делилось легкой стенкой с дверью на две неравные части. Большее по размеру помещение, собственно сени, куда непосредственно выходила дверь избушки, имело ширину два метра и глубину во всю ширину сруба. Второе, более маленькое помещеньице, так же соответственно в два метра ширины и глубиной в полтора, представляло собой нечто вроде тамбура, соединяющего уже сени с улицей. Дверь из тамбура на улицу я устроил сбоку. Она выходила к лицевой стене дома. В сенях, во всю их левую и заднюю глухие стены, навесил два ряда полок. Сени должны были выполнять роль моего оперативного склада, хранилища вещей, которыми я постоянно пользуюсь.
