Затем Силантий вновь заснул, а я сидел у костра в надвигающихся сумерках и размышлял о всем произошедшем со мной за несколько последних дней.
Следующий день бродил невдалеке от нашего стана, стараясь представить себе, где нахожусь и высчитывая в каком направлении мой дом. Местность здесь более возвышена, испещрена невысокими холмами и распадками между ними, по некоторым из которых текут небольшие ручейки. Куда не посмотришь, заметны выходы скальных пород. Кое-где голыми каменистыми вершинами торчат утесы. Ручьи и бегущая рядом речка имеют вполне отчетливый перепад высот, благодаря чему течение довольно бурно и имеет скорее предгорный, нежели равнинный характер. Вода с шумом скачет по устланному галькой и булыжником ложу. Местами, выскочив на небольшую равнину, речушка разливается мелким озерцом, но лишь затем, что бы через сотню – другую шагов низвергнуться вниз крошечным водопадом либо устремиться по наклонному руслу бурливыми перекатами, пенясь над вылизанными за века камнями, обтекая боками валуны побольше, отскакивая прочь от скалистых берегов. Хрустальная вода холодна и приятна на вкус. Окружающая местность настолько отлична от той, к которой я привык, что нет никакого сомнения в том, что мы вышли за пределы одной из величайших равнин планеты, раскинувшейся болотами и таежными лесами на тысячи километров к востоку, и находимся уже в предверии горной страны. Кстати комаров заметно меньше, а мошка исчезла вовсе. Где-то на западе, в одном – двух днях пути, покажутся первые горные кряжи, являющие не только рубеж низменности, но и разграничивающие два великих континента, объединенных единым материком.
К вечеру возвращаюсь обратно. Силантию заметно лучше, он устроился поудобнее, подсунув под голову котомку. Костер горит небольшим ровным уютным огоньком. Когда раненый увидел меня, взгляд его смягчился.
– А-а. Ты, друг Никита… – он замялся. Я махнул рукой:
– Давай-ка перекусим. – после чего стал отрезать ножом небольшие кусочки солонины, отрывать ломтики хлеба и запихивать ему по очереди все это в рот. Видно было, что Силантию с трудом дается даже пережёвывание пищи. Лишь однажды я поймал взгляд раненого, мельком брошенный на нож в моей руке. Несколько небольших кусочку того и другого, не удержавшись, сунул в рот и себе. Заметив это, Силантий понимающе спросил:
– Что, мало припасу?
Я кивнул. Тогда он решительно, насколько это позволял его еле слышный голос, заявил:
– Хватит мне.
– Не дури, Силантий, тебе надо окрепнуть, а то обоим худо будет.
Но Силантий упрямо качнул в бок головой:
– Хватит, хватит… Сыт… Да и почти оклемался… Завтра, послезавтра стану на ноги… И пойдем помаленьку. – после каждой фразы он делал перерыв в несколько секунд, сбираясь с силами. А последнюю произнес полуутвердительно, полувопросительно, внимательно взглянув мне в глаза. Теперь я качнул головой и уклончиво ответил:
– Ну ни завтра, ни послезавтра ты, предположим, не встанешь. Дня три тебе как минимум надо полежать. А там и решим.
Силантий, соглашаясь, прикрыл глаз и утомленный разговором растянулся на хвойной подстилке. Через минуту он уже спал.
К утру Силантия стал бить озноб. Его раны посинели, а руки и ноги отекли. Покрытый крупными каплями пота лоб холоден. Несчастный метался из стороны в сторону, с кем-то споря в бреду. Что он говорил, разобрать невозможно. Речь быстра, отрывиста и невнятна. Я стал опасаться, что у него начинается заражение крови. Может даже гангрена. Вновь промыл отваром ромашки все раны. Растер в кашицу проваренные листья лопуха и нанес на больные места. Несмотря на то, что края ран покраснели и припухли, к счастью ни отмерших, ни загнивающих участков плоти заметно не было. Вновь замотал раны простиранными и высушенными тряпицами. Два дня Силантий не приходил в себя. На третий ему стало немного лучше. Он даже очнулся и я, почти насильно, покормил его. Мне показалось, что одноглазый не узнаёт меня. После еды он впал в какую то прострацию – смотрел не моргающим остекленевшим глазом в небо, на вопросы никак не реагировал. Я не мог понять – в сознании ли он или нет.
