– Меня звать не никак, а Роджер Стентон, – заявил Роджер. – А через сто шестьдесят два дня я буду зваться сэр Роджер Стентон.
– Гордость – хорошее качество, – сказал декан. – То, что ты пытаешься со мной спорить, а не тупо соглашаешься – еще лучше. А обида, которую я вижу в твоих глазах, – это вообще прекрасно. Главное для тебя, чтобы эта обида повела тебя не по пути уныния и отчаяния, а по пути совершенства.
– Я не жрец, чтобы вступать на путь совершенства! – воскликнул Роджер.
– Каждый умный человек – в чем-то жрец, – сказал декан. – Этим мы, люди, и отличаемся от жабоголовых орков. Подумай над моими словами, Роджер. А теперь ступай.
Роджер вышел из кабинета декана, его обступили друзья и стали расспрашивать.
– Не любит меня декан, – сказал им Роджер. – Не иначе ему кто-то настучал про тот случай с дохлой крысой.
Курсант по имени Фредди хлопнул Роджера по плечу и воскликнул:
– Не печалься! Пойдем лучше, косяк забьем!
Они забили косяк, и Роджер окончательно убедился, что слова, произнесенные деканом, произнесены им только для того, чтобы поглумиться над нелюбимым курсантом. И последние дни в академии Роджер проводил не в учении, а в курении и разврате. И распределение направило его в Оркланд, пастухом орочьего стада.
Направляясь к месту распределения, он ожидал, что дела стада будут пребывать в беспорядке, но он не рассчитывал, что беспорядок будет таким. Старый пастух погиб в бою с эльфами, более ста дней орки паслись сами по себе и за это время распустились донельзя. Достаточно сказать, что каждый второй полубосс оказался полукровкой, Роджер их первым делом всех казнил. Похоже, они готовили мятеж – в стаде нашлось множество младенцев и даже подрощенных детей, не имеющих установленных законом татуировок. Роджер казнил этих детей вместе с их матерями. После этого какой-никакой порядок стал поддерживаться.
Первое время Роджер честно старался привести стадо к процветанию. Но все попытки упирались в тупое сопротивление полубоссов и простых орков. Нет, они не пытались возражать пастуху, от этого Роджер быстро отучил их. Они просто не понимали, чего он от них хочет. Что бы Роджер ни приказывал своим оркам, они все путали, перевирали и делали неправильно. Только если Роджер вдруг ошибался и приказывал какую-то глупость, ее исполняли точно и беспрекословно. Все чаще Роджером овладевало постыдное желание устраниться от дел, предоставить орков самим себе, и пусть будет что будет. И в какой-то момент он вдруг осознал, что он уже устранился от всех дел.
Жить стало легче. Он стал курить коноплю вначале через день, затем ежедневно, стал курить опиум каждый сотый день, увлекся развратом и достиг в этом деле больших высот. И, странное дело, стадо не вымерло и не разбежалось, орки продолжали жить своей убогой и презренной жизнью, и заезжие работорговцы говорили Роджеру, что он ведет дела даже лучше, чем предыдущий пастух. А раз так, зачем напрягать мозг и что-то выдумывать? Скотина не нуждается в отличном уходе, она нуждается в удовлетворительном уходе, все остальное – дурь и баловство.
Роджер привык к такой жизни, его чувство собственной важности, уязвленное неудачным распределением, вернулось к прежнему состоянию. Он даже начал радоваться тому, что пасет стадо в Оркланде. Кем бы он был, останься он в столице? Сопливым мальчишкой на побегушках, которым помыкают все кому не лень. А здесь он вождь, орки его почитают почти как бога. А если кто не почитает – стоит Роджеру пошевелить пальцем, и виновный понесет любое наказание вплоть до смертной казни. Чем не счастье?
