В те дни епископ Феодор оказался в крайнем затруднении: к нему пришли послы сразу от двух митрополитов. Тяжко задумался владыка: «Как поступить? Они оба повелевают собрать дань со священства. Се, я соберу токмо для Алексия, а ежели окажется, что митрополитом поставлен Роман?»
Однако, поразмыслив, епископ нашёл выход из затруднительного положения, – он разослал по приходам грамоту, в коей истребовал сугубой дани. И тогда тяжесть великая настала для чина священнического! Но иереи тоже вскоре нашли решение, переложив на плечи народа подать митрополичью: плата за требы выросла вдвое. Приходы церковные обеднели, но повеление владыки было исполнено, – отправил он серебро обоим митрополитам.
Греки дары охотно приняли и… подтвердили прежние установления. Оба соперника воротились на Русь. Алексий не добился единства митрополии, но и Роман не получил того, за чем приходил в Царьград. Тогда, не желая попасть в опалу к Ольгерду, он направился в Киев…
Осенью 1354 года владыка Алексий вошёл в погоревшую Москву, которая встречала нового митрополита радостным колокольным звоном. На Кремлёвскую площадь высыпал народ. Митрополит шествовал по мостовой в белом клобуке и голубой мантии, опираясь на посох, и крестным знамением благословлял православный люд, который метал поклоны пред архипастырем своим.
Тем временем, князь Иоанн Иоаннович сошёл с красного крыльца, пал ниц и, поднявшись с земли, промолвил:
– Прости мя, владыко святый, и благослови.
– Благословение Господа Бога и Спаса Нашего Исуса Христа на рабе Божьем Иоанне… Христос посреди нас.
– Есть и будет, – князь Иван вновь поклонился до земли владыке, и они вдвоём поднялись на крыльцо.
– Узрел я горе народное, покуда чрез Москву шёл, – молвил митрополит Алексий, опускаясь на лавку в палате престольной. При сих словах тень печали легла на прекрасный и кроткий лик князя 69.
– Да, владыко, погорела Москва сим летом. Тринадцать церквей погибло в пламени огненном! – сокрушался Иван Иванович. – Слава Богу, Кремник уберегли. В день тот я был на ловитве соколиной. Глядь – зарево явилось над Москвой. И уразумел я тогда, что беда новая пришла! Вскоре прискакал и гонец от Алексея Петровича Босоволкова. Я борзо в город воротился и будто в преисподней очутился… Посадские избы, церкви деревянные огнём объяты. Страсть-то какая! Поднялся ветер буйный, – огнь мечется по городу, с кровли на кровлю перескакивает. Дым. Крики, слёзы, беготня… Скажи, отчего так много страдания в мире сем, владыко?
– Пути Господни неисповедимы70, сын мой, – вздохнул Алексий. – Промысел Божий человеку не ведом. Но жизнь не стоит на месте. Возрождается посад. Пепелища расчищены, новые избы срублены. Наш человек не мыслит жизни вне общества. Как говорят в народе, верёвка крепка с повивкой, а человек – с помощью. Купно строим, купно живём. Даст Бог, перезимуем, а весной церкви возводить начнём…
– Истинно глаголешь, владыко, – молвил князь, – ведаю я, что держало тебя в Царьграде целый год. Но хорошо всё то, что хорошо кончается!
– Нет, княже, – качнул головой Алексий, – все токмо начинается! Кознями литвина Ольгерда раскололась русская митрополия надвое. Но не успокоится он, покуда не приберёт к своим рукам всю Русь. Ему, язычнику, не церковь, но земли наши надобны…
– Владыко, – вздохнул князь, – немало полегло люда служилого от моровой язвы. Не можно нам ноне воевать, тем паче с Литвой! Просить хотел тебя, владыко. Дмитрию моему завтра четыре годка исполнится. Ждал твоего пришествия, владыко, дабы первый его постриг совершить…
