Отдых начинался уже на корабле. «Шопен» – это был отдельно взятый инопланетный пасторальный мир: бассейны, палубы для загара с полосатыми шезлонгами, бильярдные залы, теннисные столы, даже русская баня с парной и вениками. Конечно, музыкальный салон с роялем, пивные и винные бары и, разумеется, ресторан. Нарядный, просторный, словно вокзал, однако уютный. На всех белых столиках вазы с цветами, официантки в кружевных фартучках. А за нашим столиком № 33 четвёртым был юморист из Алма-Аты Медведенко. И если кто-то думает, что мне повезло и целый месяц ежедневно проводить завтрак, обед, полдник и ужин с работниками сатиры и юмора очень весело, то он глубоко ошибается. Мне и дома-то не выпадало такой везухи с дочкой и мужем. У каждого столько дел. А тут… Мы встречались и расставались спокойно, вполне по-семейному и даже без шуток.
Белая пятиэтажная громада «Шопена» в каждом порту надвигалась всегда очень долго к причалу. Даже, вернее, наседала на причал. А сверху, с бортов, словно с балконов, жадно смотрели все четыре с лишним сотни «хомо советикус» на это воссоединение социализма с капитализмом.
На причале всегда стояли две-три, словно игрушечные, иномарки и возле них несколько фигурок. Это были сотрудники советских посольств или торгпредств. Но они встречали не просто знаменитостей, прибывающих из Советского Союза, актёров, танцоров или писателей, которых было на теплоходе немало, а именно только этих двоих: Жванецкого и Карцева.
Ведь у каждого из них дома при посольстве стояли тяжёлые магнитофоны «Днепр» или «Астра». И вечерами без конца крутились бобины со знаменитыми миниатюрами Жванецкого: «Авас», «В греческом зале, в греческом зале». И голоса Карцева и Ильченко по родному звучали в столовых и кабинетах под радостный смех всей семьи, словно привет с Родины. Из Москвы и Ленинграда.
А тут прибывают они живьём! Сам Жванецкий! Сам Карцев! На причал и дальше в заманчивый город наша группа писателей сходила с «Шопена» последней. Провожая своих в неведомый мир и выдавая каждому его паспорт, я всё повторяла: «Вы совершенно свободны. Ну совершенно». И, вспоминая московские назидания и приказы, добавляла: «Хотя старайтесь гулять по двое, по трое. Главное, чтобы к отходу лайнера все были на корабле».
Встречающие атташе и соцработники принимали их как королей. Заодно и меня, как сбоку припёку. Старались по возможности показать ценности нового мира, но не всегда получалось. А вот угостить, накормить-напоить – это да. А главное, все эти атташе и дипсоветники, набившись в кабинет для приёмов, жадно, взахлёб слушали его бесценные миниатюры. А Миша доставал их из своего знаменитого старенького портфеля, как фокусник. Как зайцев из шляпы.
А главное, в конце встречи в качестве подарка нас, «хомо советикус», везли в какое-нибудь «тайное» место на окраине города. В какой-то закрытый склад-«распределитель». (Вроде как в Москве всем известная секция номер двести в ГУМе.) Склад дефицитных товаров, только для спецобслуживания, для вип-персон или для моряков. Там купить можно было всё. И по самой низкой, невероятно твёрдой цене. Так в Марселе мы и попали в такой райский склад-хранилище.
Торговый зал был похож на ангар со стойками и полками от пола до потолка. Тут было то, чего мы дома даже не видели. Промтовары, хозтовары, продтовары. И все эти манящие запахи и съестного, и несъедобного колыхались вокруг нас в причудливой смеси. Вот он, загнивающий капитализм!.. Но как пахнет…
