Алексей шел и удивлялся тому, как тишина спящих вокруг лесов и чистые краски солнечного морозного утра смиряют его волнение и беспокойство от ожидания встречи с Надей. Сейчас ему казалось, что все должно быть и будет очень просто и как-то хорошо и чисто – чем бы эта встреча ни кончилась. Ведь душой он не изменил Наде тогда, четыре года назад. Все это произошло случайно, по глупости, по молодости, черт возьми!
Дорога вышла к озеру. Лес поредел и помельчал. Открылся поселок – несколько улиц и труба лесопилки. Сизые, коричневатые, серые дымки поднимались над крышами и без остатка растворялись в бледно-голубом небе. Было воскресенье. Людей не встречалось.
Алексей все же нашел какого-то мальчишку, который развлекался тем, что лазал по сугробам с лыжными палками в руках, но без лыж. Мальчишка привел его к дому, где жили учителя. Несколько берез – в розовом от солнца кружеве заиндевевших тонких ветвей – стояли у крыльца.
– Красиво тут у вас, – сказал Алексей мальчишке.
– А вы, дядя, моряк? – спросил тот.
Алексей надвинул ему шапку на глаза и пошел к дому. Поднялся по скользким ступенькам, отдышался, решительно постучал.
– Да там открыто, – хихикнул мальчишка. – Внизу учителя живут, а наверху наши классы: первые и вторые. А средние вон там, – он показал палками на другой, нового дерева дом. Дверь действительно оказалась открытой. В длинном коридоре было сумрачно и казалось холоднее, чем на улице. Уже менее решительно Алексей постучал в ближайшую дверь. Долго не открывали. Потом в коридор выскочила девушка в накинутом поверх халатика пальто.
– Ой, – сказала она, наткнувшись на Алексея. – А я думала, что молоко принесли.
– Нет, не молоко, – Алексей улыбнулся замерзшими губами.
– Где тут Кузьмичева живет?
– А, вы это к Наде? – Девушка посмотрела на него с любопытством. – Ее нет. Она в Лавду повезла драмкружок на смотр и вернется только к вечеру.
– Как же быть? Я с поезда, в ботинках, и замерз здорово.
– Чего «быть»? Посидите у нее, и все. К себе я пока не приглашаю: бедлам потрясающий. По воскресеньям я всегда отсыпаюсь. Вот ее комната, – показала она на дверь рядом.
Говорить, что это неудобно и прочее, было глупо, потому что Алексей сильно продрог и где-то надо было дожидаться вечера.
Маленькая, похожая на каюту, комната Нади была переполнена светом. Солнечные лучи, ломаясь в ледяных наростах на стеклах окна, падали на беленые стены, крашеные доски пола и, рассеиваясь, проникали во все закоулки. Правда, особых закоулков и не было. Железная кровать, стол, полка с книгами, большая печь с маленькой плитой; за марлевой занавеской перевернутый ящик, на нем ведро с водой и кастрюльки – вот и все. Из мелочей: два каких-то цветка в глиняных горшках на подоконнике, по-видимому, безнадежно завядшие; большая литография «Сиверко» Остроухова над кроватью и открытка, всунутая в уголок рамки у зеркала: поздняя осень, уже совсем голые деревья на берегу моря и дымок парохода.
Открытка была знакома Алексею. Он помнил, как они с Надей смотрели выставку в Академии художеств, а когда уходили, она попросила его купить в ларьке открытку, чтобы с ее помощью надеть боты – у гардеробщика не оказалось рожка. Алексей купил эту – с морем и голыми деревьями. Наде открытка понравилась. Она решила, что это кощунство – мять ее. И потом там, где дымок, конечно, плывет он, Алексей. Пришлось купить для бот другую открытку, похуже и без дымка.
