– Да, мистер Бэттс. – И Марти поплелся обратно по коридору.
– Знаете, – продолжил Бэттс, – раз уж убийство случилось в самый разгар съемок, оно может стать сквозной линией фильма. Вдруг мы получим целую кучу перцептивных снимков призраков или еще кого-то на месте преступления. Правда ведь, Герхард?
– Возможно.
– Отлично! Черт возьми, может быть, мы с нашей камерой даже смогли бы раскрыть дело. Подумайте только! И это будет не призрак столетней давности, а то, что происходит сейчас. – Он повернулся к Гэннон. – У нас ведь есть полицейский сканер?
– Разумеется.
Сканер входил в обязательную экипировку съемочной группы.
– Давайте тогда завтра отснимем материал о том, как копы ведут расследование. Когда Марти нароет что-нибудь интересное, мы займемся и этими местами тоже. Нет, ты только подумай, дорогая: два трупа, у которых высосали кровь! Попробуй угадать, что из этого выйдет! Может быть, что-то большое. То есть, я хочу сказать, по-настоящему большое.
Фрэнсис Уэллстоун-младший замедлил бодрый шаг, разглядывая цифры над солидными парадными дверьми по обе стороны Вест-Оглторп-авеню. Шестьдесят семь, шестьдесят три… Ага, вот он: особняк в неоколониальном стиле с необходимым количеством благородных трещин на каменном фасаде. Как будто его забрали прямо со съемок «Иезавели»[9].
Уэллстоун поправил галстук – проклятье, он успел позабыть о том, какая влажность в Саванне, – потом прочистил горло и поднялся на крыльцо. Позвонив в дверной колокольчик, он посмотрел на свое отражение в матовом стекле: чуть тронутые сединой волосы, легкие аристократические морщинки в уголках глаз – образ, долгие годы украшавший множество телевизионных интервью. Даже странно, что его не так уж часто узнают на улице.
Из прихожей послышался шум, дверь открылась, и на пороге появилась хорошо сохранившаяся дама приблизительно семидесяти лет. Тщательно нанесенный макияж, седые волосы окрашены в лавандовый цвет, дорогая одежда искусно скрывает добрых двадцать фунтов лишнего веса.
– Мистер Уэллстоун! – сказала она, пробежав взглядом по его костюму.
– Миссис Файетт?
– Прошу вас, зовите меня Дейзи.
– Тогда и вы называйте меня Фрэнком.
– Договорились!
С чем-то средним между реверансом и passé relevé[10] она провела его по короткому коридору в гостиную, мгновенно согревшую ему сердце. Она была прямо из пьес Теннесси Уильямса, вплоть до салфеток, портретов погибших конфедератов и покрова пыли. Эркерное окно выходило на Вест-Оглторп-авеню, портьеры с бахромой фильтровали лучи утреннего солнца. Проходя мимо, Уэллстоун бросил привычный взгляд на изысканную книжную полку у стены. Мгновением позже, занимая предложенное место в мягком кресле с подголовником, он осознал, что беспокоиться не о чем: на кофейном столике перед ним гордо красовались четыре его книги. Он с удовлетворением отметил, что две из них были свежими, изданными за последнее десятилетие. «Преступный умысел», разумеется, тоже был здесь. Еще на одной книге Уэллстоун с досадой заметил штамп распродажи.
– Так приятно познакомиться с вами, – сказала Дейзи Файетт, покраснев под слоем пудры. – Прошу вас, выпейте лимонада.
Уэллстоун позволил пожилой даме наполнить стакан.
– Спасибо.
– Это вам спасибо. Я так удивилась, получив ваше письмо. О боже, ошеломительно! Поверить не могу: Фрэнсис Уэллстоун собирается взять у меня интервью!
Он принял ее слова с улыбкой:
