– Я подумал… – проигнорировал первое утверждение Мэтт, – там же грязно, у диких? Хочешь я помою клетку?
– Что?
– Понимаешь, в нашем мире так принято. Ты меня позвала к себе, я должен отблагодарить, а то наши боги рассердятся…
Пожалуй, он еще ни разу в жизни так вдохновенно не врал, даже когда испортил антикварные шахматы отца, умудрившись открутить ферзю голову. Сейчас он свою фантазию не сдерживал, для убедительности помогая себе рукой и нахально скользя ладонью все ниже.
– А потом, там же грязно, тебе неприятно… – Мэтт понял, что запасы красноречия, и так ограниченные скудным эр-кхарским, заканчиваются и он начинает повторяться. – Я подумал, ты же не в госпитале работаешь, а при Храме, значит, ты главная, тебя послушают. Прикажи кшари пустить меня в клетку.
Да, чем тупее комплимент, тем лучше, это Мэтт уже понял, как и то, что жрица была здесь кем-то вроде кладовщицы, лечить людей ее не пускали. Природа, щедро одаривая девушку внешностью, явно притомилась, когда дело дошло до интеллекта, и решила, что такую красоту мозгами разбавлять – только портить. Вархи была истинной дочерью Эр-Кхара: яркой, горячей и не слишком умной. У нее даже глаза были, как местное небо, идеально-голубые, и никакое облачко мысли не нарушало их девственную чистоту.
– Я иногда и в госпитале работаю, – проворчала Вархи, но, судя по довольным ноткам в голосе, сказанное ей понравилось. – И старшим аштэ помогаю.
Мэтт прижался губами к ее шее и начал медленно спускаться к ключице.
– Ты же не должна возиться с грязными дикими…
Вархи запрокинула голову, чтобы Мэтту было удобнее.
– Я могу отправить туда других энэ, пусть вымоют.
«Дура, – раздраженно подумал Мэтт, – сказал же – боги рассердятся!»
– Нет! Я должен сам! И Великим это понравится, я хочу заслужить право на Чертоги. Пожалуйста, Вархи…
– Ладно, энэ, – засмеялась жрица, – вечером отведу.
– Спасибо, – искренне обрадовался Мэтт и, подмигнув, добавил: – Повторим?
Повторяли они долго, но все когда-нибудь заканчивается, если это, конечно, не работа. То, что им еще не заинтересовался главный жрец этого Храма, было скорее случайностью, чем закономерностью. Рано или поздно он точно начнет выяснять, чем таким важным занят энэ и почему двор до сих пор не подметен, а стоки не прочищены. Мэтт иногда ловил на себе любопытные взгляды других рабов и недовольные – жрецов. Похоже, не было большим секретом, зачем он торчит в кладовке.
Мэтт вышел на улицу, пытаясь вспомнить, куда он вчера засунул метлу.
– Что ты тут делал, энэ?
Мэтт обернулся и расплылся в улыбке.
– Привет.
– Я задала вопрос, энэ, – не оценила его улыбки Мара.
У Мэтта было на редкость хорошее настроение, чтобы оправдываться перед малолетней жрицей.
– Подрастешь – узнаешь. Маленькая еще.
– Как ты смеешь со мной так говорить?
В голосе Мары неожиданно прорезалась сталь, и Мэтт опомнился – маленькая или нет, но она аштэ, так нельзя, – но исправить ситуацию не успел.
– Что тебе, младшая?
Мара обожгла Мэтта злым взглядом и поклонилась подошедшей Вархи.
– Ничего, старшая.
– Можешь идти.
Мара развернулась и, высоко задрав голову, двинулась в сторону госпиталя.
Кварки! Ссориться с маленькой жрицей в планы Мэтта не входило, и дело было не в том, что она могла нажаловаться старшим, а в том, что рыжая была живой, единственной настоящей в этом мире мертвых кукол. С ней было интересно.
– Будешь рядом с ней отираться – пожалеешь.
