– Да. Даль, только ты и я… но все же было… все же было лучше.
Эмиль улыбнулся ей одними губами, глаза же остались по-прежнему тоскливо-печальными и как-то по-особому мутноватыми.
– Лучше? Рассказывай, – радостная улыбка пропала с лица Флорены. – Что ты помнишь об этом?
– Помню? Не знаю, – Эмиль взглянул на нее невидящим взором. – Запах моря, цветов, солнце, песок…
– Но это же то же самое! – Флорена плеснула в его лицо водой. – Запах моря, песок на пляже, солнце так ласково светит. Или тебе цветов в нашем саду не хватает? Так я прикажу, чтобы посадили те, которые ты хочешь.
– Цветов хватает, – Эмиль отвернулся и побрел к берегу.
Флорена последовала за ним, пытаясь остановить его. У самой кромки воды ей это наконец удалось. Она схватила его за руки и уперлась в песок.
– Ну а чего же тебе не хватает? Ну ведь все, как ты говоришь, у тебя есть. Чего же ты тоскуешь?
– Не знаю, – Эмиль обнял ее, легко поднял и вынес на руках из воды, потом аккуратно опустил в шезлонг, а сам расположился на соседнем. – Не могу объяснить, что со мной происходит.
Он медленно взял с подноса у стоящего рядом слуги тонкий хрустальный стакан и отпил из него несколько глотков, потом вдруг стиснул стакан в руке с такой силой, что стенки его с хрустом лопнули и осколки порезали в ладонь.
– Ты что? – воскликнула Флорена, хватая его руку. – Выпусти! Выпусти сейчас же! Разожми же ладонь, ненормальный!
Эмиль медленно как во сне разжал руку, роняя крупные осколки, кое-какие мелкие впились в ладонь.
– Врача, скорей врача! – обернувшись к слугам, крикнула Флорена.
– Ничего не понимаю, – сказал Эмиль, равнодушно глядя на окровавленную руку. – Больно, но больше ничего.
Подбежал доктор и начал обрабатывать рану и делать перевязку. Землянин сидел спокойно, откинувшись на спинку шезлонга и только изредка слегка морщился. Великая Герцогиня стояла рядом, крепко сжимая обеими руками его вторую здоровую ладонь и укоризненно-жалобно смотрела на него.
Утром Великая Герцогиня как всегда расположилась в розарии позагорать. Она лежала, предоставив тело ласковым лучам и надвинув соломенную шляпу на лоб. Рядом с ней сидел личный секретарь.
– Последнее время я боюсь, что он выкинет что-нибудь ужасное, – жаловалась Флорена. – Вчерашний случай тому – пример. Но это всего лишь стакан, но кто знает, что это будет завтра? Он вскроет себе вены столовым ножом или шагнет со скалы в море? А может быть отравится или еще что-нибудь? Он стал какой-то невменяемый, его всепоглощающая тоска передается и мне: глядя на его осунувшееся несчастное лицо, мне хочется рыдать и крушить все вокруг.
– Ах, моя госпожа! – физиономия секретаря приняла скорбное и сочувствующее выражение. – Я вижу, как вы мучаетесь с ним с того момента, как он очнулся от шока. По правде, было бы лучше, если бы он не пережил этой операции. Я понимаю, вы любите его, вы хотели как лучше, вы простили ему все, даже то, что не прощали до него никому на свете. Вы обращались и обращаетесь с ним как с истинным принцем. Прошу вас, Ваше Величество, не обижайтесь на своего жизнь готового отдать за вас слугу и, не побоюсь этих слов, единственного до конца преданного друга. Пусть даже ваш гнев падет на мою голову, но ведь более никто кроме меня не осмелится сказать вам откровенно то, что скажу я. Вы отдали этому недостойному человеку все: свое сердце, любовь, нежность, тело и душу, вы отказались ради него от короны, и посвятили ему все свое время. Но он не пожелал с благодарностью принять все это, он обманывал вас в самом сокровенном, не щадя ваших чувств и думая только о собственных выгодах. И вот сейчас вы опять являете собой верх доброты и самоотверженного великодушия: вы боитесь, что он вскроет себе вены или бросится в пропасть, но у вас и в мыслях не промелькнуло, что на месте того стакана может со временем оказаться ваша шея.
