Красноармеец Моисеев: «Не могу знать, товарищ майор. Разрешите доложить: я контуженый».
Лейтенант Шубкин собственноручно написал две бумаги. Первая: «…за время службы красноармеец Бардин показал себя с наилучшей стороны. Неоднократно проявлял исключительную храбрость, служил примером для товарищей. Во время форсирования Одера уничтожил не менее пяти гитлеровцев, за что был представлен к медали «За отвагу». Профессиональный стрелок, снайпер с позывным «Ирбис», в Польше за его ликвидацию фашистами была назначена награда».
Вторая бумага Шубкина: «…единоличник, коммунистических идеалов не разделяет. Бардин замечен в разговорах, где он в негативном ключе отзывался о командовании. Дословно: такая война, одним махом своих и чужих. Позиционировал себя как предсказатель будущего, за что подвергался обструкции со стороны однополчан. В декабре сорок четвертого Бардин безуспешно отговаривал сержанта Петренко и старшего сержанта Джамхаряна идти в разведку в немецкий тыл, объясняя, что последние должны погибнуть. Указанные Петренко и Джамхарян с задания не вернулись…».
– Надо полагать, – сказал задумчиво Загорский, барабаня пальцами по столу. – Надо полагать, фигурант на Родину отправился. Пути отхода: попутный автотранспорт, в поезд не сунется. Хотя, если, как вы говорите, дите гор – возможно и такое.
Колупаев посмотрел на Ветрова, как бы говоря: «видишь, как профессионал работает: фигурант, пути отхода! А вы только и умеете яйца дверью прищемить».
– Уточняю, – обратился Загорский к полковнику. – Задача формулируется, как поиск фотографической карточки. Фигурант в бегах, значения карточки не придает. Сам фигурант не представляет оперативного интереса. Официальный розыск нецелесообразен в связи с возможностью утраты сведений. Заинтересованность иных служб? Наших? Союзнических? Оставшихся немецких?
– Практически исключена,– ответил Колупаев. – То есть именно к фото и именно к Бардину. Об этом никто не знает. Снимок был в письме, отправитель – мертв. Адресат мертв.
– Феликс тоже… – вздохнул Ветров.
– Капитан Волков знал, он убит, – сказал Колупаев и снова многозначительно взглянул на Ветрова, что читалось как «ты под Феликса копал, кляузы писал, теперь он убит, а ты сидишь здесь жив-здоровехонек».
– Тогда что? – Загорский убрал бумаги в планшет. – Остальное товарищ Ветров по ходу пьесы пояснит. Погнали. В смысле, разрешите приступать?
– Конечно, конечно, Ростислав Васильевич. А может нужно что? Техника? Люди?
– У меня своя группа. Да вот еще майор, – Загорский безразлично улыбнулся Ветрову. – Представлю дополнительные запросы, если таковые возникнут, – Загорский набросил шляпу и будто через силу спросил по уставу. – Разрешите идти?
– Конечно, конечно. Товарищ майор на минутку задержитесь. И… Ростислав Васильевич! – окликнул Колупаев капитана, когда тот уже взялся за ручку двери. – Как считаете, найдете?
Загорский недолго помолчал.
– Надо было сразу к нам. Сразу, – сварливо сказал он. – Поиск все-таки наш хлеб. Так что, будем искать. Вопрос профессиональной чести, так сказать. Профессион де фуа. Хорошо, азиат, а не славянин. Поищем и обрящем. Возьмем бережно и ласково, ибо сказано: накануне пробуждения Востока без грубости к собственным инородцам. Честь имею.
Загорский вышел. Колупаев встал из-за стола, майор, разумеется, тоже вскочил. Полковник тяжело потянулся, с хрустом в шее покрутил головой.
