Сваха онемела с открытым ртом. Весёлый мужик в кепочке шумно свернул свою музыку. Жених, как подавился, вытаращил глаза. Народ оторопел и замер. Митяй, конечно, понял, что он что-то не то сделал, но не понял, что же он всё-таки не то сделал. От боевого крика в воздухе остался пронзительный петушиный вопль, как пух и перья от глупого дурашливого бойцового петуха.
И тут последовало:
– Пальто и шляпа, а в шляпе… – громко, широко, старательно открывая рот с редкими мелкими зубами, прокричала Ленка. – Была бы водка, а к водке глотка! – от души, радостно, как на первомайском празднике или на кухне субботним вечером в обществе весёлого выпивохи-отца, продолжала вопить девчонка.
Фольклор был явно отцовский: ранней лихой молодости. Чувствовалась крепкая родственная связь. Достойная дочь своего отца стояла горой за нерушимость семейно-субботних традиции.
Как выстрел, раздался громкий смачный шлепок – тёткина бдительность не подвела: Ленкин вскрик, и стало тихо.
Солнце садилось, летняя прохлада накрыла двор. Со стороны искусственного моря подул ветерок. Было тихо-тихо. Непривычно тихо. Так тихо, что слышалось, как яростно чешет за ухом дворовый любимец пёс Кузя, а Нюрина кошка Муся, урча, умывается на ночь глядя.
Все уставились на папашу, а он упёрся глазами в свою «царицу», для уверенности и надёжности отводя бутылку водки за спину, так, на всякий случай… Не случилось бы чего с ненаглядной…
Дочь Ленка, давясь обидными и злыми слезами и потирая вмиг покрасневшую попу, задвинулась за отцову спину.
– А чё?! Папка по субботам всегда сначала матерится, потом выпивает стопарик и мы с ним песни поём, – это она спустя неделю, крепко наказанная матерью и отсидевшая положенный срок домашнего ареста за плохое поведение, рассказывала Ритке, объясняя свое необоснованное соло.
Прошло несколько длинных секунд, прежде чем…
– Да как же не понравится, да как же, красавица!
Да таких женихов поискать – не найдешь,
хоть сто раз перебрать.
Молодой, здоровяк и с иголки одет.
Пышет силой, не пьёт, жить будет сто лет.
И потомство здоровое будет у них.
Соглашайтесь скорее: идеальный жених!
Сказанные невпопад слова сделали своё дело: туго натянутая пауза обмякла, обморок прошёл. Толпа как проснулась: прыснул то тут, то там смешок, рассыпался мелким горохом и пропал под сильным звучным голосом:
– Уважаемые хозяева, батюшка и матушка! Принимайте гостя! Ведите в хоромы! Сажайте за столы широкие!
Сваха, покачиваясь в такт затянувшей, но уже без прежнего темперамента новой песни, поплыла в сторону подъезда, за ней – верный баянист с ухмылкой на лице и жених со свидетелями. Тамара с родственниками засуетилась, пропуская сватов вперёд, улыбаясь и кивая головой; в сторону мужа же была выпущена целая артиллерия испепеляющих взглядов, свою мелкую младшую дочь она не нашла в толпе.
Поздно вечером молодая Ритина мама, выйдя на балкон собрать просохшее за день бельё, услышала всхлипы и шёпот. На всё той же скамейке сидела усталая, расстроенная невеста Танька, рядом пьяный от вина и счастья жених Колька.
Невеста плакала, икала и сморкалась в большой клетчатый отцовский носовой платок, омывая светлыми слезами своё состоявшееся будущее. Жених сердечно обнимал её и незатейливо утешал, обещая горы золотые и новую трезвую семейную жизнь.
Год спустя старший сын Тамары Сергей стоял в магазине, в отделе «Вино, водка», и прикидывал, сколько взять вина, а сколько водки, чтобы всем хватило на новогоднюю ночь и ещё осталось на первое число. «Жаль, – думал Серёга, скребя под шапкой ещё не обросшую волосами после армейской службы голову, – с папаней не посоветовался».
