это случилось почти на заре.
Ночь задержалась на миг у окна:
в спаленке детской разверзлась стена.
Гномов оттуда бесшумный отряд
вышел за рядом причудливый ряд.
И – перед тумбочкой в дальнем углу
расположились они на полу.
Тут же сестру я мою разбудил —
страх от нас долго еще отходил.
Щурясь от лунного в стену луча,
что-то угрюмо под нос бормоча,
в грубых ботфортах и рваных плащах,
с лицами взрослыми в детских прыщах,
трогая шпаги на толстых ремнях,
или мушкеты держа в пятернях,
гномы враждебно смотрели на нас, —
и было трудно поверить в тот час,
что их явленье в ночной тишине
нам не привиделось в утреннем сне.
Сказки любили с сестрой мы всегда,
это как раз и спасло нас тогда:
не как пустых сновидений плоды
встретили гномов мы злобных ряды —
даже последнему призраку льстит,
если при виде его заблестит
глаз человеческий верой живой,
что он в собрата глядит пред собой, —
значит, нам кто-то посланье несет
все об одном – что нас вера спасет.
Только вступили мы в новую роль,
выступил с речью их юный король:
к нашей кровати почти подступив,
руку на шпагу свою опустив,
(шпага была в драгоценных камнях,
спальня тотчас засияла в огнях)
он, нам отвесив изящный поклон,
светел и грозен, как бог Аполлон,
просто заметил в ночной тишине —
прежде всего обращаясь ко мне —
что на родителях наших вина:
есть между ними обида одна, —
эту обиду нельзя ни простить,
ни в обиходный пустяк обратить, —
будет она, как смертельный недуг,
жизни точить их дальнейший досуг, —
и для того, чтоб тот долг погасить,
нужно меня иль сестру обратить
в гнома, что чужд как добру, так и злу:
много их было внизу на полу.
А в заключенье король дал понять,
что, для того чтоб проклятие снять,
павшее тяжко на нашу семью,
кандидатуру скорее мою
он предлагает, не в силах решать:
нашу судьбу нам самим выбирать!..
Только спустя много лет я узнал,
что не случайно он так нам сказал:
матери нашей отец изменил,
и как бы душу любви погубил, —
полом мужским продолженье отца,
должен тот путь я пройти до конца.
Каждое слово, как град на цветы,
падало в сердце нам, руша мечты:
так мы и взрослыми стали людьми,
быть перестав в те минуты детьми.
«Что ж вы решили? скорее, друзья, —
ждет пополнения гномов семья!», —
шпага блеснула из ножн и ремня:
ею вот-вот он коснется меня.
В этот момент и сказала сестра
(помню, как будто все было вчера):
«Брата оставь, о, великий король!
участь его разделить мне позволь!
вам никогда он не будет родной,
я же могу тебе стать и женой,
для вашей жизни он слишком непрост,
мне же не страшен ваш маленький рост, —
да и к тому же, я часто больна:
жизнь моя детской печалью полна,
силы волшебные скрыты в тебе:
может, моей ты поможешь судьбе».
Ей улыбнулся красивый король:
«Пусть будет так – ни болезни, ни боль
ты не узнаешь отныне, мой друг,
рад я принять тебя в пестрый наш круг, —
славный народец, хоть дерзок и груб,
вот только мне он до странности люб,
также и ты к ним любовь сохрани:
детского счастья не знали они,
мне же ты с первого взгляда мила, —
рад, что судьба наконец нас свела».
Это последние были слова,
слабо в окне шевелилась листва,
страшной бывает подчас тишина,
если к большим переменам она.
Руку со шпагой король протянул,
в этот момент я вдруг крепко заснул.
Утром проснулся я в спальне один —
им остаюсь до глубоких седин:
жаль, что сестра моя даже во сне
с тех давних пор не наведалась мне…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Впрочем, еще одна версия есть:
жизни простой она делает честь
