Всякий уважающий себя инженер должен был собирать коллекцию минералов. Так многими десятками лет собирались дивные минералогические собрания, бо́льшая часть которых в конце концов попала в Минералогический музей Академии наук или музеи горных институтов.
А на местах, при разных копушках, в разных районах Урала были разбросаны свои горщики – искатели камня, искатели счастья.
Одни из них вкладывали всю свою душу, энергию и силу в добычу камня, но это не давало им доходов, и за бесценок они продавали камень другим. А эти другие покупали отдельные кристаллы и штуфы, продавали их в город, проигрывали их в карты, и о прошлом каждого большого кристалла берилла или топаза из Мурзинки можно рассказать длинную историю.
Там же, в деревнях, создавалось и новое поколение любителей легкой наживы. Кристаллы красивого красного монацита из Ильменских гор вклеивались в пегматитовый штуф Мурзинки, и – горе моей неопытности! – однажды я с торжеством привез такой штуф в Петербург и был осмеян знатоками уральского камня.
Хорошие кристаллы светлого берилла покрывались ярко-зеленым лаком. Мне было тогда невдомек, что надо только взять в зубы такой кристалл – лак будет хрустеть и выдаст свою природу. Но подделки доходили до редкой виртуозности. Золото так замечательно вставлялось в пустотки березовского золотоносного кварца, а кристалл красного крокоита прикреплялся к штуфу с золотом, что даже опытные знатоки березовских минералов не могли отличить подделку. Большие кристаллы изумрудов распиливались, середина выдалбливалась, кристалл заполнялся зеленой хромовой жидкостью, потом обе половинки склеивались, место склейки очень ловко покрывалось пластинками настоящего изумрудоносного сланца. Дивный многотысячный кристалл изумруда был готов! С гордостью повез его на продажу французам один из лучших знатоков уральского камня. Попался и он, попались и французы!
Такова была обстановка старого Екатеринбурга. И когда мы приезжали туда, то много дней уходило, чтобы обойти всех продавцов камня, осмотреть коллекции, полюбоваться дивным собранием «волосатиков», которые только и собирал один из богатеев Екатеринбурга, восторгаться каждый год появляющимися в отдельных коллекциях новинками, новыми поступлениями.
На камне все прогорали, и тем не менее от любви к камню нельзя было освободиться. И мы заражались этой страстью и тоже таинственно перешептывались перед каждым новым кристаллом, восторгаясь какой-нибудь новой гранью. Я шепотом убеждал моих спутников приобрести их для нашего музея, тогда как спутники, прекрасно понимая, что всякий повышенный интерес сразу повысит и цену не только до «красненькой», но и до «катеньки»,[30] тщетно пытались скрыть мой восторг, упорно заговаривали с продавцом об урожае и долго пили с ним чай.
Но вот мы всё осмотрели в Екатеринбурге. Бо́льшая часть денег, данных нам Музеем Академии наук для покупок, истрачена, и мы заказываем тройку. Рано утром к крыльцу нашего дома подъезжает большой коробок, наполненный сеном, с запряженными в него тремя прекрасными лошадьми. Крепкими веревками привязываются на дрожины[31] сзади тюки и снаряжение, и мы катим в Мурзинку, за целых 120 километров. Но слово «катим» тут не совсем подходит. Еще по каменной мостовой города с шумом и невероятной тряской летит наша тройка, но когда мы выезжаем за железную дорогу на большой Алапаевский тракт, мы сразу оказываемся во власти дороги.
