Из детских воспоминаний (Греция, Австрия, Чехия)
После тяжелой качки на Черном море наш пароход на рассвете вошел в утопающий в зелени Босфор и скоро бросил якорь против Константинополя. Шум окруживших пароход лодок, свист пароходиков и катеров, луч яркого солнца, проникший через иллюминатор, разбудили меня, и я узнал, что мы уже в Константинополе. Я еще сейчас помню те горькие слезы, которые проливал я – маленький семилетний мальчик, – когда меня не разбудили перед входом в Босфор. Я долго не мог успокоиться: ведь обещали же разбудить! Не успокоили меня ни собаки, лежавшие сотнями на улицах Стамбула; ни большие туфли, в которые я влез, вместе с ботинками, для осмотра мечети Ая-София; ни обещания, что на Дарданеллы я смогу смотреть всю ночь.
Через день мы выехали в Грецию. Помню чарующее Мраморное море и первые рассказы отца о мраморе. Он увлекался тогда архитектурой и рассказывал мне о тех произведениях древнегреческого искусства, которые мы увидим в Афинах, о разных сортах мрамора – белого, розового, желтого и зеленого.
Еще в знаменитой Ая-Софии он подводил меня к стенам из полированного пятнистого зеленого македонского камня (verde antico), а на склонах Принцевых островов через бинокль издали показал мне ломки[13] розового мрамора. Слово «мрамор» сделалось для меня каким-то священным. Я не мог дождаться, когда же мы наконец доедем до Пирея. Но вот мы пристали к причалу и на извозчике поехали в Афины по пыльной дороге, обсаженной оливковыми деревьями.
У меня не осталось почти никаких впечатлений от поездки в Грецию. Помню лишь, как я скатился с дивана во время довольно сильного землетрясения, которое произвело на меня огромное впечатление, и как долгое время я не мог ни от кого получить убедительного ответа на мои вопросы, отчего, почему, где и когда происходит землетрясение.
Помню еще картину Элевксинской бухты чарующего Средиземного моря и плоские камешки, на которые, журча, набегали тихие волны. Я собрал целую коллекцию этих камешков в маленькую коробочку, и эти первые сборы детства хранились у меня до тех пор, пока я не передал мою коллекцию первому Народному университету имени Шанявского в Москве, в котором я был первым лектором по минералогии.
Среди этих плоских камешков были и мраморы разных цветов, и змеевики, известняки, кремни и агаты.
Но вот наконец мы поехали осматривать Акрополь; по полуразрушенным каменным лестницам поднялись мы к Парфенону. Здесь все было из мрамора: колонны, ступени, стены; вокруг лежали обломки полупросвечивающего белого искристого камня.
«Вот видишь, здесь написано, – сказал мне отец, – что строго запрещается брать хотя бы кусочек камня. Имей это в виду, Саша».
Но разве я мог не взять кусочка мрамора! И пока отец и его спутники восторгались Эрехтейоном, я незаметно положил в карман три обломочка мрамора разных цветов. Долго не показывал я их родителям, и только когда мы покинули Грецию, я не без гордости сознался, что стащил целых три куска мрамора.
Снова отдельные отрывочные картины: Корфу, Адриатика с ее пестрыми парусами, Южная Италия, где нас окружили целые толпы нищих; ее грязные желтого цвета дороги… Венеция с ее каналами, черными, мрачными гондолами и… замечательным венецианским стеклом, поражающим чистотой и яркостью красок и сочетанием прозрачности с блеском.
