Как-то зимой вертолет сел в Лабинске, прямо посреди заснеженного стадиона. Стали выбираться из кабины, а внизу заботливо сколоченная из свежих досок площадочка, да еще покрытая ковром. Кондрат как увидел, тут же спрыгнул в сугроб и, демонстративно разгребая ботинками глубокий снег, выдал районному руководству все, что о них по этому и другим поводам думает. Поверьте, это не была публичная игра в скромность. Это была суть!
Мы не были близкими людьми, но я проехал и пролетел рядом с Николаем Игнатовичем множество верст не раз и не два. Говоря по-казачьи, «вечеряли» за одним столом, ночевали под одной крышей, даже в столичной гостинице «Россия», причем в стандартных одноместных номерах. Он никогда, нигде, ни под каким видом не требовал к себе никаких привилегий: не летал персональными самолетами, не имел камердинера, повара, личного зубного врача. С охраной мирился, но нередко, вопреки правилам, ее избегал. Кстати, в той поездке в Крыловскую, вдруг охранника, молодого хлопца взял и высадил.
– Тезка! – говорит. – Отдохни малость, а мы с Володькой да Юркой погутарим немного за жизнь… Пусть про народ чего-нибудь расскажут. Они ведь, в отличие от нас с тобой, черт знает где крутятся…
Так в тот апрельский день мы и оказались в одной машине и пробыли с губернатором весь день, даже обедали с механизаторами на дальней полеводческой бригаде. За жизнь с Кондратом «гутарить» было одно удовольствие, особенно если в добром расположении духа, да ежели к тебе относится с доверием. Тогда становился бесконечно обаятельным человеком. И сегодня стоит таким перед глазами…
Прошло уже много лет с той поры, и я хочу сказать, что лично ко мне, а главное – делу, которым я занимался в ту пору, он относился с большим доверием, чем горжусь по сию пору. Его оценка всегда обнадеживала, особенно когда отгонял стаи завистливых шакалов. Близость к губернатору, для некоторых лиц его же круга, переносилась с огромным трудом. Свита, особенно внезапно рекрутированная во власть прямо от «родимых плетней», всегда ведет себя одинаково разнуздано: «Ну, и что ты сейчас скажешь, такой успешный?..»
Катим раскованно, без охраны, что вообще-то не положено, да, честно говоря, непостижимо. Глава края, все-таки! Его предшественники себе такого не позволяли, особенно самый первый, Василий Дьяконов. Того однажды на подъезде к Горячему Ключу я встретил даже в бронежилете. Видать, тем самым подчеркивал, какие опасности исходят от нелюбимых им «коммуняк». Дьяконов не принимал их на уровне патологии, хотя в коммунистическую партию рвался с «младых ногтей», работая еще инструктором крайкома комсомола. Там, говорят, и затаил злобу, поскольку рано взяли, но рано и выгнали. Якобы за какие-то проделки с талонами на дефицитные товары, предназначенные для молодых гидростроителей. Что-то к рукам «прилипло». Увы, такое бывало и не только с ним…
Но это опять по поводу, поскольку в ту весеннюю пору, вторую в губернаторстве Кондратенко, свет в конце тоннеля уже забрезжил. Главное и основное – на знаменитых кубанских черноземах стали исчезать ржавые налеты заброшенности. Затарахтели тракторные пускачи, ожили фермы. Уже нигде не слышно воплей некормленного-непоенного скота. Да и природа, словно спохватившись, откликнулась на усилия очнувшихся от «перестроечного шока» земледельцев густым раскатом озимых. Души крестьянские оттаивали, а у Николая Игнатовича так в первую очередь…
