Пути и Шествия. #СчастьеЭтоПросто - страница 15

Нет-нет… не про время года, но про город Зиму. Больше про неё говорят «станция», хотя это был город, тогда, в 1981 году, когда мы с мамой туда переехали к отчиму (не лучшая идея, но, вероятно, других у мамы не было тогда). И название от бурятского Зэма – яма, в котловине, помидоры росли как в Минусинске. Но про это потом, а сейчас про переезд. В Красноярске мы жили за алюминиевым заводом, в посёлке, в бараках (сейчас там зона). Здорово так жили, весело. Вечером носились с детьми по барачному коридору туда-сюда, туалет один на весь барак, в комнатах холодно. Спали в чём-то тёплом обязательно… и ещё платок на голову повязывали… да, без него было холодно. Болела я часто, и ноги болели так, что иногда не знала, куда их деть (нам же никто не говорил, что те, кто держал куриц, перестали это делать, потому что они, курицы на ноги вставать не могли… и кролики не могли, и сараи понемногу опустели к нашей детской радости). И вот мамино знакомство привело её к замужеству, а нас – в большой, не очень уютный, но дом, с двумя печками и большими собаками. Отчим был (и есть пока) человеком не весёлым, не эмоциональным, не разговорчивым, но как-то мама на это решилась. Зато спать мы стали в тёплом доме! И даже если с утра было прохладно – это ничего! Вечером топили печку и спать-то точно ложились в тепле. Ещё теплее были воскресенья. Я никогда не была соней, даже маленькая (и детям моим это передалось), но в воскресенье долго лежала в постели, только чтобы потрогать руками нагревающуюся стену (с обратной стороны была кухня и там топилась печь), и послушать, как напевает что-то мама, она совсем перестала петь после смерти папы, но по воскресным утрам, пока все спали она пела, потихонечку, почти шёпотом… А я просто лежала в тепле, под звуки маминого голоса, треска печи и шкварчание сковородок… Лежала, фантазировала, придумывала что-то, выдергивая картинки из прочитанных книг, и вставляя их в картину моей жизни. Замечательное было время, но короткое. Взрослые говорили, что дом холодный и в нём надо делать ремонт, а мне было в нем так хорошо! Ремонт, конечно, сделали, но делали его долго. Пока делали ремонт, мы жили полгода в бане, но после посёлка-то это была такая ерунда, что и не считалось совсем проблемой. А ещё был ящик с книгами. Высокий такой и узкий, что служил чем-то вроде тумбочки, в нём жили книги отца и мамы, которые привезли из Красноярска, но маме было не до чтения, а отчим книг не читал вообще. Кстати «Педагогическая поэма» и «Флаги на башне», были первыми, которые я проглотила одним махом. И вот этот ящик, с его содержимым, стал моей тайной, и радостью, и отдушиной. Взрослые были, слава Богу, заняты своей жизнью.

Жук – это пёс. Красивый такой, чёрный с рыжими бровями и лапами, любимец всей семьи. Отчим был охотником и собак было всегда много, но Жук – главный и всеми обожаемый! Даже когда маленький Серёжа, ползая по двору, брался пересчитать его зубы, или что-то искал в ушах, он героически всё это терпел, и самое большое, что мог сделать – это встать и уйти на другое место, хотя понимал, что ненадолго. И охотником Жук был классным, ходил на соболя! И брал, говорят, хорошо, только мы почему-то этих соболей не видели… Но не о том сейчас. Хороших псов воровали охотники друг у друга (да и сейчас, возможно), и говорили Зайцеву, чтобы убрал Жука поглубже во двор или ближе к дому. Но он всегда себя сам считал самым умным и всё знающим… В одно утро, выйдя из дома, мы поняли, что Жука нет… И, конечно, думали лучшее – просто убежал! И, конечно, вдоль и поперёк исходили всю Старую Зиму, искали его несколько дней. Потом Зайцеву кто-то сказал, что собаку украли, и даже сказали, кто, но тот упирался и не сознался. Мы с мамой конечно плакали… Мысли были такие: и под машину попал, и заблудился, и поймал кто-то и привязал у себя, а ещё псов-соболятников травили… Вот тут я запротестовала! Говорила, что он живой, я точно это знаю! Конечно, слушать готова была это только мама. Остальные смирились. Взяли щенков и, конечно, я была им рада! Кто из детей откажется повозиться с двумя-тремя мохнатыми комками?! Вот я и возилась с ними. Потом я во сне стала видеть Жукашу (так мы с мамой его ласково звали), и слышать его голос. Мама успокаивала, а я не беспокоилась вообще-то. Я стала точно понимать, что он живой. Прошло месяца три-четыре после той истории… Мы с мамой утром что-то делали по кухне, и я поняла, что слышу голос Жука! я его голос знала и не собиралась забывать. Мама, как всегда, посмотрела на меня, пожала плечами, чуть улыбнулась и продолжила заниматься своими делами. А я выбежала из дома, и в это время через забор летел – да-да, прямо летел! – пёс! Как у него хватило сил? Мы так и не поняли, когда уже разглядели его хорошенько. Сначала мы с ним наобнимались и нацеловались, хотя он был жутко грязным. А каким он был худым! А какие лапы были сбитые все в кровь! Ухо порвано, одна бровь разбита напополам, на боку шрам (то ли били, то ли бежал – зацепил). Но самое главное – он был жив! Кормили его вкусно и помаленьку. Спал, наверное, целую неделю. Зато потом приветственное «у-у-у-у» ещё долго слушали при входе во двор и радовались этому.