Путник - страница 5

– Ты испытываешь такие чувства от любой встречи? То есть после нашей встречи ты тоже будешь думать обо мне долгое время?

– И да, и нет. Бывают легкие встречи, от которых остается тепло и приятное послевкусие, как с тобой, а бывают и тяжелые. Но самое интересное, что я люблю больше тяжелые встречи и травмированных людей, тех, кому в жизни достались испытания. Эти люди глубже и сильнее, они думают и смотрят на жизнь по другому. Люблю людей, которые долго были в одиночестве, потому что они знают цену человеческим чувствам и с трепетом относятся к людям, они уважают чужие чувства, особенно чужую боль. Они самые чистые в желании помочь другому, потому что им самим когда-то была нужна помощь. Правда, удивительно, что я люблю тех людей, боль которых я чувствую на себе. Это особый вид садомазохизма. – Энни одарила Джен своей теплой улыбкой, которая как бы говорила «не переживай, я в порядке».

– Господи, как ты с этим живешь? – немного тревожно сказала Джен.

– Отлично, я привыкла, я бы не хотела быть никем, кроме себя, мне нравится, кем я являюсь. Мне нравится видеть то, что другие не видят, мне нравится видеть правду, где ее пытаются скрыть.

Когда мы вернулись с Энни домой, уже стемнело. Я все прокручивал у себя в голове ее диалог с Джен. Я потихоньку узнавал и начинал понимать Энни. Понимал, что в ней действительно всего много, много жизненных событий, травм, чувств, и не всегда это её. Она проживает не только свою жизнь, а жизнь множества людей. В тот момент я не испытывал к ней чувства жалости, было только желание уберегать ее, я хотел, чтобы она хоть наполовину отдала мне тот груз чужих жизней, который она несет в себе.

Энни легла на кровать и укуталась в одеяле. Я просто сидел и наблюдал, как она засыпает. Услышав ее сопение, я подошел и лег с ней рядом, стараясь укутать ее своими руками. До боли в сердце мне захотелось отдать ей самого себя, отдать свое тепло, спокойствие, подарив ей безмятежность, хоть ненадолго забрать тревоги и переживания.

Тело Энни было очень напряженным, хотя она спала, я закрыл глаза и еще крепче обнял её. Я начал наращивать тепло своего тела, до таких размеров, пока Энни полностью не была окутана в вуаль моей энергии, пока не стала расслабляться. Обрывками и в хаотичном порядке ко мне стали приходить чувства Энни и жизни… чужие жизни, чувства. Я проживал и чувствовал всё то, что чувствует она. Забрать всё это я не смог, но её состояние изменилось, открыв глаза я увидел легкое свечение, которое исходило от нее. Умиротворение, нежность, жар жизни и силы идти дальше, вот что я почувствовал в ней.

Раньше я делал это со своими подопечными, но я не был уверен, что с Энни это сработает, но желал этого всем сердцем. Она лежала в моих руках, такая расслабленная, теплая, что мне не хотелось выпускать ее и уходить. Я долго думал, о том, что увидел в Энни и не заметил, как провалился в сон, которого у меня не было уже два или три столетия.

Уже прошла неделя с той ночи, и я видел значительные перемены в ней. Энни стала больше улыбаться, взгляд стал мягче, в ней стало больше спокойствия, мягкости и уюта. В течение этой недели она рассказала своим родителям и Максу о своей беременности. Разговор с последним, конечно, дался Энни с трудом, она долго объясняла ему, что ничего не требует от него, что вступать с ним снова в отношения она не хочет, что ее совесть просто не позволила ей молчать, что это только ее решение рожать и ответственность она несет сама. Макс же откровенно признался, что не готов ни к отношениям, ни к ребенку, но, решив все-таки остаться джентльменом, он добавил, что если ей понадобиться какая-то помощь, он ей её окажет. На этом они мирно и без претензий к друг другу разошлись. Что касается родителей, они конечно были рады.