– Выключи, Лада, – говорит Шура.
– Нет, пусть, – сказав это, Анна Ивановна смолкла.
Евгения и брат с сестрой возмутились невежеством Иноперцева, усмехнулись варианту «ледохода». Этот шут, этот неумеха как пишущий мнит себя великим, непревзойдённым! Прямо классиком!
– Вот папа…
– Давай – в суд, – Шура не верит в манёвр, предпринятый Евгенией.
Лада ответила брату, мол, суды ничего не решат в их пользу, теперь всё на пользу иноперцевым. Взгляд её остановился на матери.
Наверное, вдова Александра Емельяновича устала от его травли. Глаза прикрыты.
– Мам, – удивление Шуры.
Анна Ивановна не ответила.
– Тебе плохо? – Лада подскочила к креслу, в котором сникла ещё не старая женщина. – Мама, ответь!
Евгения вызвала «скорую».
На телеэкране улыбался Кагэбович, Зайцев-Трахтенберия, точно зайцев из рукава, доставал новые «доказательства плагиата».
«Скорая» на пороге.
– Когда она умерла? – проверил пульс молодой быстрый врач.
– Как умерла? Не может быть! – вскрикнула Лада. – Она в обмороке: у неё больное сердце!
– Нет, она мертва.
– Надо, надо хорошенько обтемяшить всю-всю Россию! – успел вякнуть из телевизора голосом победителя виннипегский хмырь.
Анну Ивановну дети увезли хоронить на Волгу, туда, где могила её мужа, величайшего писателя современности. Эти уголовники иноперцевы должны ответить за кончину вдовы.
Капало. Лила слёзы на сугробы весна.
Появилась автомашины. Милиция и сотрудники ИМЛИ.
Евгения убедила кое-кого из влиятельных людей в необходимости такой акции. «Всю полноту ответственности беру на себя!» Говоря так и подписывая необходимые бумаги, глядела, не мигая, будто в очередной взрыв на полигоне, где испытывала на крепость трансформаторы.
Приблизились вплотную к двери, будто не в старый московский дом, а в пещеру Аладдина. «Лампа» – у милиционера фонарик.
– Пойдём с парадного?
И тут до них донёсся какой-то шум. Вверху на чёрной лестнице происходило нечто чёрное, криминальное. Крики, грохот…
– Ломайте дверь! – скомандовала Евгения.
Ворвавшись в темноватый тамбур, увидели парочку каких-то… киллеров (блондин и брюнет). Но те, заметив милицию, удрали.
На кухне головой к духовке, выпавшая (или выкинутая?) из коляски Клотильда беспомощно вертела руками. Газ в плите открыт…
Чемодан был цел. Черновики отправили в архив, Клотильду – в больницу. Газ перекрыли, квартиру заперли.
Евгении показалось, – над домами мелькнуло лицо Мастера («Спасибо, девочка»). Вот так и приходят к нам с неба пробуждающие нас голоса…
