Пять сказок о пугалах - страница 9



– Нельзя! – отрезала младшая сестра, а когда старшая попробовала ей возразить, схватила ее за руку и сказала, – пошли домой, нас бабушка ждет.

Старая Шляпа так и не понял причины отказа.

– Может быть со мной что-то не то? – спрашивал он после у других пугал.

– Все с тобой в порядке, – отвечала ему Глаза-Бусины, – для пугала. Мы все не такие. Попроще, что ли. Не всем с нами интересно.

– Не всем людям даже друг с другом интересно, – отозвался из своего угла Пустая Голова, – скажи спасибо, что тебе вообще ответили.

Но все-таки, на следующий день, в дверь сарая постучали и, открыв ее, Старая Шляпа увидел ее.

– Я вам буду помогать, – сказала девочка, – только когда сестра не видит. Хорошо?

– Хорошо… – растерялся Старая Шляпа, хотя позже уверял, что от счастья хотел подхватить ее на руки и закружить.

Она кивнула и ушла.

– Не ищи в этом логики! – заявил, узнав об этом, Черное Крыло.

Но пугало и не собирался, ему и без логики было хорошо.


С тех пор девочка регулярно заходила в гости к Старой Шляпе и рассказывала о себе, время от времени расспрашивая и о пугалах.

– А вам не холодно? А что вы едите? А как вы ходите, если у вас нет ног? А вы не боитесь сгнить?

После таких вопросов Старая Шляпа понимал, что и о себе знает немногое, не то что о людях.

Однажды девочка задержалась в школе, а после вернулась с мамой. На лице у нее были такие же штуки, называемые очками, какие имелись у всех пожилых людей. Старая Шляпа видел такое и раньше, но никогда не задумывался о назначении, считая их просто атрибутом возраста.

– Дедушка сказал, что у всех со временем портятся глаза. У кого-то раньше, у кого-то позже. У меня, вот, сейчас. Хочешь примерить?

Старая Шляпа посмотрел через очки, но от увиденного сквозь них лишь голова закружилась – настолько все было размытым. Несколько дней он не мог понять, как через них можно хоть что-то разглядеть, прежде чем Пустая Голова, как мог, показал ему эффект оптического приближения в найденном старом учебнике физики.

– А у тебя зрение когда-нибудь испортится? – спросила девочка.

Старая Шляпа этого не знал, но лишний раз убедился, что быть взрослым – это не всегда хорошо. Чем-то нужно пожертвовать во имя взросления: зрением или необходимостью менять свое время на деньги. И чем ты старше, тем больше требуется жертв.

– А потом что? – спросил он.

– Когда потом?

– Ну… проходит время, портятся глаза, портится что-то еще…

– А… – отвечала девочка, – потом начинают болеть кости, потом сердце… становишься толстым, покрываешься морщинами с головы до ног. Начинаешь шаркать при хотьбе и умираешь.

– А потом что?

– По разному, – девочка пожала плечами, – кто-то говорит, что на небеса попадешь, а кто-то говорит, что совсем ничего не происходит.

Старую Шляпу изумила та легкость, с какой девочка об этом рассказывала. Дело было даже не в том, что он не мог представить ее морщинистой, толстой и шаркающей. Он был уверен, что будет любить девочку и такой. Но то, что начинается за смертью… Старая Шляпа мог многое представить, несмотря на то, что многого не понимал. Но принять, что его однажды не будет, и что в один из дней он не будет никого встречать у входа и не узнает ничего нового – пугало не мог. Старая Шляпа видел себя неотъемлимой частью мира и не предполагал, что мир может существовать как-то иначе, где его не существует. Конечно, с позиции логики это было возможно, но представить – нет.