Толкнув калитку, я втащила во двор сумку с продуктами, выпрямилась и удивилась. За покосившимся столом рядом с Бабаней восседал не кто-нибудь, а Роман Алексеевич.
– Здравствуйте, Наталья Александровна.
Повернувшись к бабушке, гость спросил:
– Может, вы помните серый дом на углу? Там ещё два чердачных окна было.
Бабаня нахмурилась и отказалась признать существование серого дома:
– Что за серый дом? Я все наши дома помню. Не было у нас серых. Был голубой, что порушили под магазин. Был зелёный со столбиками витыми. Был маленький розовый, что грузин для дочери-вертихвостки построил. А на углу дом Сидоровых стоял. Огромный, в три этажа, с балконами. Да оно и понятно – у Сидоровых-то денежки водились. А на перекрёстке башню строили, да не достроили, так палаточникам коробку из стен и сдавали…
Гость не мешал бабушке вспоминать все дома в окрестностях, но я поймала на себе его пристальный взгляд. Вспомнить, что ли, пытается? Так я, наверное, ещё в пелёнках агукала, когда он отели скупать начал.
Серьёзное лицо, но без суровости. Хотя улыбаться до ушей Роман Алексеевич вряд ли умеет. Брови хмурит часто, и морщинка поперёк лба уже пролегла. Выбрит чисто, да и весь аккуратный, одежда простая, но не из магазина распродаж. Взгляд спокойный, уверенный. Знает человек, зачем на белом свете живёт. И знанием этим горд и доволен.
Интересный, однако, сосед нарисовался.
Хотя так откровенно пялиться на него необязательно.
– А вот когда старую избу Кутиковых в кирпич забрали, я Мишане сразу сказала, что не от ума этот кирпич. И точно, как в воду глядела. Влетела в стену машина пьяницы, весь кирпич и посыпался. А серого дома у нас не было. Точно говорю, что не было…
Я занялась привычными делами. Дотащила сумку до кухоньки, разложила продукты, проверила состояние спальни и санузла. Собрала забытую в комнате посуду, наскоро её сполоснула, поправила покосившуюся раму…
И вспомнила серый дом. Точно – с двумя оконцами-глазками. В этом опрятном домике жила милая старушка. Имени я вспомнить не могла, но почему-то представляла себе большой фартук.
Вытерев руки, я вышла, присела к столу и встряла в бубниловку Бабани:
– Возле серого дома росли розы высокие. Они опирались на палочки с перекладинами. Цветки тяжёлые всегда вниз склонялись, а когда осыпались, внизу ковёр из лепестков получался. Нам давали саженцы роз из того дома, но они не приживались. Ни у кого не приживались. А в сером доме были.
Роман Алексеевич кивнул и улыбнулся. Не до ушей, но и не скупо.
– Да. Роз было много.
Бабаня раздражённо заспорила:
– Что ты придумываешь? Не приживались. У меня всё приживалось. И розы всякие, и ромашки на толстых стеблях пушистые, и с маленькими лепестками цветочки, забыла, ну, подскажи мне, жёлтые такие.
– Ноготки.
– Вот. Всякие цветы были. И помидоры. У нас самые лучшие помидоры были. Вот кого хочешь спроси – любой скажет, что таких помидоров, как у Ладошкиных, нигде не найти.
В моей памяти всплыло пятно, издающее страдающие звуки.
– А ещё в сером доме кот был. Рыжий такой, толстый, ленивый. И он совсем не царапался. Старушка, что в доме жила, его из хрустальной вазочки кормила.
– Это моя бабушка. Мария Григорьевна.
– Она не пускала постояльцев. И летом вся улица ходила к ней на посиделки. Во всех дворах сидели курортники, а у неё – только свои. Но дом снесли, когда я маленькая была, я и не помню ничего… Хотя нет, помню, пианино было. Мамася всё боялась, что я уроню на пальцы крышку от клавиатуры.
