– А «скворечника» тебе мало? Он поуютнее, чем это….
– Ну… там проходной двор, а на чердаке меня точно никто не побеспокоит.
– И чем ты занимаешься, что тебя нельзя беспокоить? – лукаво прищурился Швец.
– Рука-лицо. Очень смешно. Люк там, вали отсюда. Я тебя предупреждала…
– Сдаюсь, пощади, еще один шанс. Пожалуйста. Мне тут уже нравится… ну почти, – продолжал ёрничать Таран, – всё, я серьёзен. Клянусь, что унесу твою тайну в могилу. Правда, расскажи, что ты здесь делаешь в одиночестве?
– Думаю, мечтаю, грущу, смеюсь, люблю, ненавижу… презираю. Дневник еще веду. Стихи иногда пишу, правда, они дурацкие, корявые получаются. Я тебе их никогда не покажу, даже не проси.
– А дома это делать нельзя?
Куница вздохнула, провела рукой по деревянным стенам, слегка царапнула вагонку и упёрлась лбом в оконную раму:
– Можно. Но эта атмосфера больше располагает.
– Ладно, буду знать, где тебя искать, если вдруг пропадешь.
– Нет, Сань. Когда пропаду, то не надо меня искать. Просто забудь и всё.
Таран сдвинул брови и строго уставился на подругу:
– Ты о чём?
– Знаешь, я иногда завидую чесоточникам.
– Охренеть…
– Не тем, которые спиваются в вонючей лачуге, дожидаясь смерти, а другим. Тем, кто уходит. На море, в горы, к озёрам. И там остаются. У них все как-то понятно, определенно. Они даже примерно знают, когда умрут. От этого и страшно и одновременно спокойно. Они не цепляются за жизнь как мы с тобой. Не боятся каждого шороха в кустах, бродячей кошки или горлицы на крыше. Если так подумать, пятнистые живее, чем мы, потому что они живут…, ЖИВУТ каждый день, наслаждаясь им от рассвета до заката. Ведь они знают, что таких дней раз-два и обчелся.
– Ну, загнула, – выдавил из себя Сашка, приоткрыв рот.
– Я не надеялась, что ты поймешь. Можешь считать меня идиоткой, плевать. Просто хотелось высказаться, надоело эти мысли в голове держать.
– Не, ну логика определенная присутствует. Но зря ты им завидуешь. В чем радость знать, что не доживешь, скажем, до зимы?
– А в чем радость НЕ знать?
Таран впал в легкий ступор от такого вопроса:
– Ээээ… ну как….
– Ты думаешь, мы проживем дольше, чем многие пятнистые?
– Естественно! У нас есть шанс, а они обречены без лекарства.
Куница села на пол, чуть раздвинула ноги, наклонилась и обреченно опустила голову между колен:
– А я не хочу жить в ТАКОМ мире. Не смогу я к нему привыкнуть! Все эти страхи, перчатки, «скафандры»…
– Зато мы здоровы.
Юлька оттянула водолазку от горла:
– Это душит меня. Всё это… каждый раз, как выхожу на улицу! Перчатки скоро в кожу врастут. Ты хочешь себе дерматиновую кожу? Я – нет…
Сашка присел сбоку и осторожно обнял её за плечо:
– Юль, это не навсегда. У тебя же батя – историк, сама спроси у него, сколько эпидемий случалось. Испанка там, оспа, чума всякая. Ну, пережили же всё! И с этой заразой справимся.
– Да он постоянно трындит! Тошнит от этих разговоров! Скоро всё будет хорошо, скоро всё наладится…, – передразнила Куница оптимистичную интонацию отца, – только с каждым днем ВСЁ хуже. Не доживу я до вашего «СКОРО»!
Юля отвернулась, закрыла ладошками глаза и скрючилась на полу.
– Эй, ты прям сейчас кони двинуть собралась? Нашла время, – Таран пощекотал подружку между рёбрами, Куница брыкнула ногой ему в живот.
Вдруг с домика на дереве прозвучал сигнал тревоги – дважды мрачно звякнул колокол. Прошлой осенью Историк нашел его на развалинах сгоревшей часовни и повесил в «скворечнике».
