Наконец-то хоть кто-то заинтересовался его страданиями.
Но взгляд Симона переместился в сторону окна.
– Больше пяти минут? – спросил я, чувствуя, что именно хочет узнать мой брат.
– Намного!
Значит, жандарм что-то от нас скрывает. От двери квартиры до границы бежать всего минуту. Сегодня у ворот уже никого не поймают.
Офицер закрыл блокнот и встал.
– Сестра, внизу вас ждет машина. Не стоит вам возвращаться домой по темноте и в одиночку.
– Спасибо, – ответила Хелена, – но я останусь ночевать здесь. Ради мальчика.
Полицейский открыл дверь чуть пошире.
– Настоятельница ожидает вашего возвращения. На лестнице вас ждет шофер, он готов проводить вас вниз.
Сестра Хелена была упрямой старой монахиней, но спорить с полицией при Петросе ей не хотелось. Она поцеловала мальчика на прощание, а когда гладила его по щеке, рука, покрытая темными пятнышками, задрожала.
– Я позвоню вам, – сказал я Хелене. – У меня есть еще несколько вопросов.
Она кивнула, но ничего не ответила. Петрос спрятался в моих руках еще глубже и смотрел монахине вслед, пока она уходила. Он зажал в кулачках край своей спортивной футболки, которую повсюду носил. Ее красный ворот еще не просох от слез. Укачивая его на руках, я заметил, что к двери шкафа придвинут чемодан. Сестра Хелена должна была выйти из шкафа первой, чтобы позвонить жандармам. А Петроса пришлось оставить там, ради безопасности. Значит, в темном шкафу, скорчившись в три погибели, мой сын сидел один.
Я почувствовал прерывистое дыхание у себя на шее и вдруг понял, что Петросу уже полчаса как пора лежать в постели. Да и судя по тому, каким тяжелым стало его тело, он безумно устал.
– Хочешь попить? – шепотом спросил я.
Мы пошли на кухню, и Петрос показал на осколки, валявшиеся на кафельном полу.
– Это я сделал, – сказал он. – Случайно.
Я поднял опрокинутый стул. Должно быть, Хелена на ходу подхватила Петроса – сорок фунтов веса. Я достал с полки апельсиновую фанту – напиток, приберегаемый для особых случаев. Сын полюбил его с тех пор, как увидел в городе, что кардинал Ратцингер пьет фанту в «Кантина тиролезе». Петрос уткнулся носом в пластмассовую чашку, а я поверх его плеча разглядывал хаос в прихожей, который тянулся до порога моей комнаты. По какой-то причине комнату Петроса беспорядок обошел стороной – это подтверждало воспоминания Хелены о прошедших событиях.
– На улице буря, – сказал Петрос, показавшись над оранжевым озерцом.
Я рассеянно кивнул. Может быть, он думал о человеке, который прячется за окном, о нашем незваном госте, которого так и не поймали. Жандарм закончил осмотр моей спальни и вернулся. Когда он проходил мимо комнаты Петроса, из нее вышел Симон. Жандарм о чем-то спросил его, но брат перебил:
– Нет. Для одной ночи мой племянник и так уже пережил слишком много!
– Babbo? – позвал Петрос.
Я обернулся. Он чего-то ждал от меня.
– Да?
– Я говорю, у вас машина под дождем сломалась?
Мне потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, о чем он спрашивает. Петрос интересовался, почему мы с Симоном вернулись домой так поздно. Почему он и сестра Хелена были совсем одни, когда появился этот человек.
– У нас… спустило колесо.
Наш «фиат» часто ломался. Петрос превратился в крупного специалиста по утечкам масла и поломкам генератора. Порой меня тревожило, что он становится ходячей энциклопедией автомобильных неполадок.
– Всё! – сказал он, глядя, как дядя закрывает дверь за полицейскими.
